Борис Юхананов - Моментальные записки сентиментального солдатика, или Роман о праведном юноше

Хрупает Юрок сухариком, чаек попивает, крохи хлебные с книги стряхивает…

— Эх-х, бля! Настоебало это военное дело. Тебе настоебало?

— Конечно.

— Ва-ва-ва-ва-ва-ва!

Перетащился в селикагельную (соседняя комнатуха) вместе с сигаретами, остатками колбасы, чая, устроился на двух табуретках… Кейфую, читаю Стендаля «Письма о Гайдне».

В осколке зеркала моя грустная рожа с опухшей щекой.

«И чего бы, наконец, ни создал Леонардо да Винчи, может быть, самый одаренный человек на земле, чья душа была рождена, чтобы любить красоту, если бы ему удалось увидеть картины Гвидо?»

Кто такой Гвидо?

Два часа ночи… Спать-то мне негде.

Из Стендаля о Моцарте: «Кабанис пишет: „По-видимому, с обостренностью чувств дело обстоит так же, как с жидкостью, общее количество которой точно определено, всякий раз, как приток в одном из каналов становится больше, в других он соответственно уменьшается…“»

Вам стало бы грустно и тяжело на сердце, если бы, случайно заглянув с улицы в этакую келью-селикагельную, вы увидели бы там коротко стриженного солдатика, который, усевшись на край стола — как на край мира, внимательно по-детски разглядывает свое лицо… даже немного гримасничает перед осколком. И подумали бы вы о нежной душе, упрятанной в этот каменный мешок, о душе, робко вглядывающейся в себя под покровом ночи, и ужаснулись бы, представив, что ей еще предстоит углядеть и пережить…

— Потом голубями занялся… Не водил никогда? Ух, бля… кошка сожрал… Жуки были — черные голуби… После армии приду, бля, опять заведу, ручные, бля, были… Женюсь — водить буду… Всё одно…

04.12.80.

Майор:

— Так, внимание! Некоторые здесь бессовестно дремлют… Вот товарищ ефрейтор дремлет! Вы, вы!

— Я?

— Вы, я ж не буду при начальниках делать вам замечание, не подпирайте голову… Встать! Смирна! Вольно! Садись…

Подполковник Давидянц. Левая сторона лица освещена солнцем, говорит, раздувает тонкие ноздри. Его крупный тонкий нос словно летит… Близко посаженные глаза, в ложбиночках у переносицы накопились тени. Пошутил, смеется — у глаз двумя густыми скобочками — морщинки. Высокий лоб с громадными, неудержимо стремящимися к затылку пролысинами.

Он двумя руками ухватился за трибуну, да так цепко, что, кажется, убери из-под трибуны стол, он удержит ее в руках, да и не заметит того в горячке «проповеди». Голос глубокий, прокуренный. Командирский. От необходимости вколачивания простейших вещей в неподатливые солдатские мозги выработался в манере говорения у подполковника этакий настырный волновой ритм.

О! как все они жутко коверкают ударения:

— …провести проверку противогазов в атмосфере с отравленными веществами до двадцать шестого декабря. Довести непрерывное пребывание в противогазах до четырех часов…

И замечательные глаза, с еще густо сохранившимися завитушными ресницами… чуть красноватые веки… и две крупные голубые капли с темными ободками… Часто моргает. Трогательно… Чувствуется очень нервный, порывистый в движении человек.

Я сижу на первой парте, и мне видны его неспокойные сапоги. То правый, то левый все время отсчитывает какой-то неслышный нам тайный ритм…

Видимо, скоро закончит свой доклад. Вот:

— Главной задачей в подготовке считать выполнение решений N-го съезда партии! …агрессора и решительного его разгрома… личному составу шестой батареи добиться хороших показателей содержания автополуприцепов… Занять передовое…

Время… Время! уже подпирает его. В левой руке подрагивают часы. Скашивает к ним напряженный глаз.

Солнце! Черт возьми! Узоры на окнах и радостные, словно изнутри светящиеся листики в горшках по подоконникам!

Зима с разбегу с утра самого принялась кусать за уши, щеки, холодить кровь, горячить и волновать бессмысленными в армии надеждами и образами. Словечки зимние… Коньки, санки, катания с блинами, поцелуи на морозе…

— Шестая, рассаживаться в ленкомнате. Конец перерыва!

— Никит, чего ты так усиленно пишешь?

— Какое у тебя настроение?

— Хреновое.

— Ага, и у меня почему-то гнусное сейчас…

— Та-а-ак! Батарея, встать! Смирно!

Началось… Теперь нам ставит задачу новый командир батареи, старший лейтенант. Длинный, тощий, с петушиным чубиком… Полковник Беляков сидит наблюдателем мощным и сонным… Лейтенантик губы почти не разжимает, голубыми искорками-глазами вспыхивает изредка на нас исподлобья и опять в тетрадочку. Ножки в третьей позиции, в коленке одна ослаблена. По стойке «вольно» подрагивает, волнуется старший лейтенант, присюсюкивает:

— …качественно готовить тьехнику…

Центр в верхней губе… Как петушок, клюет предложения в тетрадке, никак не может справиться с точками, все время перепрыгивает их, а потом поправляется, смущаясь и нервничая.

— Так. Хорошо. Сейчас перерыв, значит, тогда только потише. Аккуратно в туалет тогда идите перекурить. (Все на придыхании…)

— Перерыв! Встать.

Убежал…

Курю в сортире у фортки. Тени от елей, переломившись в середине, угрюмо ложатся на дома, словно сползают с крыш.

— Вольно, садись…

И последний, прапорщик-коротышка:

— Значит, закончился летний период, подобьем краткие, значит, итоги…

Росточку в нем, ну, метр шестьдесят. Говорит, потирая руки, облокачивается о парту, переминается с ноги на ногу, покашливает. Попросту — дядька этакий очочки нацепил, с силой в нос втягивает; выцветшие голубые глаза и две сердитых, словно на дыбы вставших, бровки. Очочки нацепит, прочтет, снимет и по-своему пересказывает: «Мы должны, это самое, к первому-пятому, значит, получить свое прежнее, первое, значит, место. Каждому воину, это у нас новое, значит, дело, надо, понимаете, пройти двести пятьдесят километров на лыжах, по уставам знать и строго выполнять, значит, приказы… Сейчас ежедневно идут инструкции… Ну и, сами взяли уставчик, почитали, и легче служить потом же самому, понимаете ли. Технической подготовке надо отдать должное. Почему? Потому что, не зная полуприцепа, мы его и обслужить не сможем…»

Говорит «не заня́ть», а «за́нять»… задумается — носище волчий почешет, бровками пошевелит… не «современно», а — «соврёмённо» говорит.

— Вот, товарищи, если мы вот это вот с вами то, что нам командование поставило задачи, надо только приложить, понимаете, все усилия, поддерживать порядок… Вот. Ну и смотреть там, конечно, потому что иные, понимаете, и не наши люди шляются там, понимаете, конечно, надо оттудова, так сказать, чего ему делать там — нечего! Надо посматривать. Это нельзя, товарищи! Вот. Ну и особое внимание надо уделить на воинскую дисциплину. Вот. Ну, новым товарищам нужно что? Влиться в коллектив, побыстрее освоить технику — быстрее схватить, понимаете. Товарищ майор, прапорщик Ракитянский постановку задач третьему взводу на зимний период обучения закончил! Ну ладно, хорошо…