Борис Юхананов - Моментальные записки сентиментального солдатика, или Роман о праведном юноше

Человеческое и вселенское…

Прирожденное и воспитанное…

Не переделать этих ребяток и не понять мне их!

И будет капать с плохо закрытого крана и таять будет в природе и тогда, когда меня не будет вовсе. А не было бы меня здесь сейчас, не вклинился бы сознанием в эту случайную рифму природы…

— Ну и что?! — захлебнулась мысль.

«Не жизнь проходит, а мы сами проходим в ней», — В. Шкловский (из рассуждений об «Анне Карениной»).

Ночь устроила к утру каждой веточке, столбу, кустику снеговые лампасы — пушистые, дыхнешь — рассыплются… Сунула утру в светлые его сине-серые ладони солнце медным тазом и светит широкой розовой тающей на глазах полосой, бегущей от неба по верхушкам деревьев и падающей под ноги. И до того он прекрасен, этот солнечно-розовый шарф под ногами. И так реальна нежность, исходящая от него, и хрупкость, что идут солдатики опасливым мелким шагом: «Случаем не наступить бы, не подпортить вещь!»

— Сегодня пгхода очэнь прэкрасная… Дрогха вся в снегу! Хорошо…

Обледенелые провода толстыми стеклянными цепями повисли вдоль дороги. А сама она вся усеяна веснушками, вроде личика одной моей знакомой, смешливой, кровь с молоком, роскошной приятельницы.

Ну вот: это бессмысленно, и негусто сыпет рыжий песок фыркающий косоглазый грузовик.

После обеда — школа.

— Дед Мороз пришел, вот Дед Мороз! Солдатик, ты Дед Мороз!

— Гав-гав!

— Он лает… Ха-ха-ха!

— А где Клара Васильевна?

— Ой, не знаю, не знаю (заморенная физручка )! А, вон она, в классе.

— Спасибо…

— Да что вы, не за что!

— Здравствуйте, Клара Васильевна!

— Здравствуйте, Никита Алексеевич. Вы подождите нас немножко, мы сейчас закончим.

Девочка перед ней — чудо! Откинута на спину пушистая белая шапочка… Отвечает ботанику.

Из коридора:

— Клара Васильевна!

Вышла. Мне — девочка:

— Ой, забыла, как минеральные соли в растения попадают?

— Минеральные соли? Ну… корни, наверное, их впитывают из почвы…

Вернулась:

— Так, ну вспомнила?

— С помощью корней…

— Что с помощью корней? Минеральные соли поглощаются в растворенном виде. Как это происходит? Галя… мне, конечно, понятно твое стремление…

Школа… школа.

Парта для второклашек.

Умудренная, изрезанная, с сединой от нестертого мела доска… И толстозадая… почему-то они все толстозады, эти училки начальных классов… Клара — этакая Мордюкова местного значения, но незлая — усталая.

В коридоре восьмиклашки наряжали елку…

Я поговорил с ним!

Сели на ужине (не случайно с моей стороны) за один стол, больше никто не подсел.

— Дай чайник.

— Будь добр и мне налей.

Налил.

Шли с ужина, говорили. Он достал пачку, предложил и мне. В умывальне курили одну за одной (все его) и проговорили до отбоя… О чем? Этого не должно, не важно знать… Просто камера (кино) , если бы вдруг попристальней всмотрелась она в нас, то заметила бы и приглядку взаимную (это вначале) , и как насторожен был Адилов (Сережей его зовут) , как глаза все отводил (вначале) , как, пользуясь этим его несмотрением на меня, разглядел я его свойство быстро краснеть, багроветь, вернее, лоб морщить, суживать глаза и нервно вздрагивать на снующих туда-сюда солдатиков (кто поссать, кто просто покурить, поболтать) . Подметила бы камера (кино) , как постепенно оживлялась, организовывалась беседа наша и приобретала характер не то чтобы спора, но, вроде как, я его в чем-то убеждал, а он, как в трудную неожиданную книгу, вчитывался в слова мои и в меня.

Так и расстались, словно книгу он отложил, не отбросил — отложил… И все, вроде, по-прежнему. И облаял он ни с того ни с сего, как это свойственно ему — кого-то по дороге к писсуару. Но скорей из принципа, чем от души.

А вдруг появится в нем этакий взгляд на себя, тайный, со стороны немного даже, может быть, моими глазами взгляд? Он, конечно, в корень не переделает его, но магнитить будет.

— Я достоинство свое умалять не дам!

— А как же другой, у другого ведь тоже достоинство?

— У меня характер.

— Так и у него.

— Ну и у него… А вот как столкнешься, тут уж кто кого!

— Здесь бы и уступить, а? Тебе первому уступить, а?

— Чего-о-о?

(Чуда, Дракончик! Ну дай же ты, гад, чуда!)

Вдруг сейчас вспомнил восьмиклассницу с косой — Снегурочку. Краснеющую и резкую… Она вся как пирожное!!! Есть нельзя и надо не думать.

Забавляющаяся своим всеведением Клара. Пирожному, ему все возрасты покорны! Хулиган-пятиклашка Валера — тот самый толстун, которого давно еще мальчонка кудрявый по заду ногой… Так вот этот Валерка разбойничал во время нашей репетиции. Захватила Клара голову его под мышку — ща как киданет через бедро — и тискает…

— Клара Васильевна, а как он учится?

(Тискает.)

— Как ты учишься? А? Скажи Никите Алексеевичу. Он у нас самый примерный, да? Валера? (Волосы лохматит ему.)

Смеются… Убежал.

Она мне радостно:

— Ой, хулиган, страшный хулиган, ну что с таким делать?!

«Долгота действия однажды созданного образа, разнообразие его действия в произведении гораздо больше, чем мы это обычно предполагаем», — Шкловский. Вот пишу.

Вот уж сколько понаписал.

Живу… Убеждаю, доказываю.

А вот ясности — нет… Как не было, так и нет… Нет очевидности принятия веры… и нет покоя. А есть иногда экзальтация.

Иногда сочувствование с человеком, с природой.

И никак не организуется писание во что-нибудь определенное… То хочу локализовать все, выбрать малый предмет — сюжет и над ним корпеть. То понимаю с жаром с восторгом, что именно надо вот так — беспорядочно, вроде… Рабски, спешно записывать жизнь.

Это как в пожаре — спасай! Хоть что-нибудь, но спасай — спаси!

Спасу.

В спешке вместо ребенка куклу не схватить бы…

Самому не сгореть бы… Самому-му-му-му!

Как жутко живется коровам. Лето — зной — мухи. Хвост-то и до середины спины не достает, а вопьется овод в загривок, и ничего-то ему-му-му не сделаешь, ничего… Или с ума сходи, или терпи. Терпи. И терпят, и живут… коровы.

— Да, пора, пора уже спать! Который час?

— Не знаю.

— Ты чего спать собрался здесь? А если дежурный засечет?

— Да-а… он сюда не придет. А у тебя глаза красные уже тоже. Иди спать. Все пишешь, пишешь, а не спишь, ослепнешь скоро.

Он долго ворочался на стульях.

— Ты знаешь, как сделай — возьми шапку, на шапку вот так положи голову и расслабься, прямо ухом, щекой в шапку, и я все, ухожу, свет выключаю щас, только смотри — засечет тебя.

Земной шар мчится во вселенной. Казарма. Жора спит на стуле за партой. Видна повязка — «дежурный по…». Голову свесил в шапку, ладонями уши сжал. Шумит в ладонях вселенная. Спит Жора.

Я встаю, прячу блокнотик в карман, ремень закидываю на плечо, беру шапку свою, книгу и тихо, чтобы не разбудить, подхожу к двери, а вдруг он: