Борис Юхананов - Моментальные записки сентиментального солдатика, или Роман о праведном юноше

В. И. Ленин. Бюст его белый гипсовым затылком к двери пылится здесь, в уголке.

«Смиренного уничтожить нельзя», — Т. Уильямс.

— Слушай, чего это здесь все эти проверяющие шастают?

— Да они там с салагами беседуют, как они живут там, хуе-мое, один вздернулся на какой-то базе, работник клуба, кстати. На толчке вздернулся. Бугай сегодня за обедом рассказывал…

Моя шинель висит в темной холодной, заваленной какими-то деревянными рамами раздевалке, на обломанном крючке. Единственная шинель, на единственном крючке…

19.02.81.

В семь часов пятнадцать минут комсомольское собрание. Это же целая сцена (не забыть) !

Козлов мне:

— Ну вот что ты говорил?! Ведь никто ни хуя не понял твоих цветастых слов. Красиво говорил, Ильин, красиво, но вся беда-то, что неконкретно, не указал пальцем.

Смирнов:

— О совести, конечно, надо говорить, но совесть здесь ваша — «Устав».

В перерыве — друг другу: «Вот встань и скажи, вот встань и скажи…» (Не встанет.)

Собрание рассаживается (посмотрим…) . Семембаев:

— Так, товарищи, внимание. Президиум, прошу занять свои места, где прапорщик Стан?

— Убижяль… Ха-ха-ха!

— Так, товарищи комсомольцы, кто желает выступить, ну, кто?

— Вон Харитонов хочет.

— Ну что ты, Харитонов, иди скажи. Ну что ты боишься выступить?!

— Ну Долгов, а, иди скажи…

— Мне кажется, здесь по желанию выступают, вот захочу и выступлю.

Петушок (кричит):

— Долгов, тогда сядь как следует, как сидишь?!

— Хачатрян, ты ничего не хочешь сказать?

Петушок:

— Колопельник, выступи ты, пожалуйста.

— Да что мне, что я?

— Не только ты, щас все будут выступать. Персонально каждого будем слушать, кто как подошел… Ну давай, Колопельник…

(Вася встал и молчит…)

— Ну что молчишь?

— Я не знаю, что говорить.

Петушок:

— Это в коридоре где-нибудь пререкаться — это можно, а на собрании же что-то сказать — это нет.

— Так, давайте тогда по порядку, вот как сидите, только время не тянуть. Хачатрян, давай начинай ты.

Хачатрян, руки за спину, стоит молчит, как на расстреле.

Козлов:

— Скажи про караульную службу, может, я не прав, может, я не говорил, может, все надо оставить как было — по-прежнему.

Петушок:

— Хачатрян, каков порядок в батарее? А! И кровати заправлены? А! Тапочки на месте. А!

— Ну за это уборщики отвечают.

— А! Значит, вы наводите беспорядок, а за это уборщики отвечают!

— Хачатрян, возможность тебе предоставляется единственная, можно сказать. Здесь и сержанты, и рядовые — все равны.

Харитонов:

— Ха-ха-ха!

Козлов:

— Харитонов, если начну щас про тебя говорить, ты щас тоже завизжишь!

А мне Ваня шепотом:

— Никита, поди еще речь толкани…

Петушок:

— Вот здесь ты, есть у тебя друзья, выйди скажи, какие у них недостатки, при всех, всем. Они тебе потом «спасибо» скажут.

Дунаев:

— Вот видите, вот так вот всегда и получается, как где-то за углом… А чтобы выйти и сказать: вот то, то и то неправильно! Что, застенчивость, да? Я всё!

Семембаев:

— Ну давайте, давайте…

Петушок:

— Ну что, некому ничего сказать. Я смотрю, здесь все уткнулись вниз, только бы его фамилии не назвали, только бы его не вызвали. От себя вы все отталкиваете, все, что можно. Но месяцами я некоторых из вас голоса не слышу, вообще забываю, кто как разговаривает. А вопросов наболевших… Даже возьмем одну сторону — дисциплина! Ну давайте, хорошо, я буду с вас требовать, вас ругать постоянно, на вас давить, чтоб ни шагу, так хотите? Будем отрабатывать у вас дисциплину строя. Давайте. Мы живем, как слепой котенок: его тянешь — он туда идет. Всё ждете, когда будет команда, но не может сержант все вопросы охватить. (Это уж он кричит!)

Собрание захлебнулось, так и не начавшись, впрочем, как все предыдущие…

После собрания быстро, сжав губы, натянул шинель, вытащил из тумбочки Уильямса и Д. Бедного («Как родная меня мать провожала») и быстро направился в клуб. Шел мелкий густой снег; ссутулившись, я почти бежал. Навстречу — мужичок вез на велосипеде мешок, осторожно, словно ребенка, и надо же, я его толканул, и мешок, то ли плохо он был привязан, свалился:

— А ну выпускай, выпусти же наконец. Да что ж за изде… Ой-ёй-ёй! (Голос из мешка.)

Мужичок вдруг скаканул на велик и фантастически быстро завращал педалями, те, как лопасти пропеллера, сделались почти не видимыми, велик вместе с мужичком взмыл в небо и скрылся в снежном пунктире…

Из мешка вылез хохочущий Дракончик.

И мы побежали в клуб, никто меня, конечно, в клубе не ждал. А концерт завтра. В «комнате творчества» Дракончик заинтересовался бюстом, он ощупал гипс, как это делают слепые:

— Гладкий, пыльный, пойду помою лапы. Где тут сортир? (Брезгливо удалился.)

Черт с ним! пойду искать лейтенанта Бугая, надо же что-то делать. Нашел. Репетиция откладывается до «после обеда»…

Что же мне делать с Дракончиком? Пусть пофинтиклюшит, но где же тонкая точность психологического рисунка? Ну что же он все не возвращается?

«Тонкая точность». Н-да!..

«Точная тонкость…»

Он пошутил. (Прислал вместо себя смущающуюся очкастенькую девицу лет двадцати трех в скромненькой облегающей кофте с перламутровыми пуговицами, висельного цвета очках, с неправильным нежным лицом и в серой длиннющей юбке…) Мы говорим с ней о современной прозе…

Откуда она взялась? Почему она так смущается, даже словно чем-то обижена на меня?

Под кофточкой тончайшая белоснежная рубашка с острыми длинными крыльями воротника, глухо закрывающая грудь (видимо, маленькую, но крепенькую, девичью…) и шею. В ее каштановых волосах поблескивает медью заколка.

— А вы читали Трифонова «Дом на набережной», «Старик»? Попросите в библиотеке, чтоб они вам дали, только очень попросите. О! Ваши ученики, ну не буду вам мешать. Всего доброго…

Она, потупив глазки и губки обидчиво сжав, не ответила…

— Так пусть и будет, скажем так, новой учительницей музыки. Во! Уже слышны гаммы!

Зачем он прислал ее ко мне?..

Концерт:

№ 1 К. Кулиев — Н. Ильин («Партии»);

№ 2 Хор. «Под знаменем партии», «Рядовые Родины в строю»;

№ 3 Шаров «Готовность № 1»;

№ 4 Матросский танец — школьники;

№ 5 Хор девочек, трио баянистов;

№ 6 Скрипнюк Рита «Моральный кодекс коммуниста»;

№ 7 «Как родная меня мать провожала» Коломицын, Ильин, Иваненко, Вернигоров, Сичурин, Ксенофонтов, Моисеев (сопровождение на баяне — Русаков);

№ 8 «Полька» — танец, 1-ый класс;

№ 9 Чтец — Н. Ильин;

№ 10 Хор — Н. Ильин;

№ 11 Ансамбль — Н. Ильин (сопровождение на баяне — Русаков).

Адилов:

— Знаешь, что этот сынок мне устроил? Собрал всех азербайджанцев и сказал, что, когда мы с ним дрались, я, мол, орал ему, что всю азербайджанскую нацию в рот ебал. И вчера они все пришли ко мне разбираться…