Борис Юхананов - Моментальные записки сентиментального солдатика, или Роман о праведном юноше

Мураш бежит по столу, пытаюсь не прихлопнуть, но задержать его, чтоб разглядеть! Он, увертываясь от бумажки, развивает неимоверную скорость, рука закрутилась в погоне за ним. Ушел… Нет, вот бежит по штанине — паровозик. Подставил ладошку, семенит по ладошке моей, поднес к глазам, разглядел наконец. Вот он каков: две черные продолговатые икринки соединены тонким перешейком, усики имеются и чуть ли не восемь рыжеватых лапок — могучий зверь муравей! Сбежал опять на парту. Моя большая, как площадь, ладонь не успевает поймать его. Он обегает ее за пару секунд — это все равно что я обежал бы за пару секунд плац или футбольное поле. Муравей без муравейника… Чем он живет? Как он живет? Зачем он живет?..

«Он вспомнил слова Герцена: „Когда бы люди захотели вместо того, чтобы спасать мир, спасать себя, вместо того, чтобы освобождать человечество, себя освобождать — как много бы они сделали для спасения мира и для освобождения человечества“».

Совсем раннее утро, матовое небо, ровно освещаемое слепящим мутным солнцем. Большая лужа у клуба сверкает подмороженным за ночь холодцом. Гладкую ее поверхность порушил сейчас своим черным громадным ленивым колесом хмурый грузовик, настороженно внимающий своему водителю. Проехал, и опять тихо… Опять слышу свое дыхание и то, как ручка царапает бумагу. С утра я ускользнул от батареи и объекта сюда, в клуб. На башне никого. Запаздывает…

Между рамами слабо психует одна-единственная муха, тонкий луч, ударяясь в ее прозрачные паутиновые крылышки, разливается радугой… Замерла. Разглядываю. Отвратительная луковица головки с наушничками, потирает черные тонкие с мохнатенькими мускулами лапки. Мгновенно, словно вспомнив о смерти, резко и легко сорвалась и опять бьется, бьется, бьется в стекло. Быть может, она бы давно сдалась, кабы не мертвые, разбросанные в пыли подоконника, чернопузые ее сородичи.

Не, не могу! Выпущу!..

Просунул листок. Заметила, уцепилась за него, осторожно вынул на воздух. Лети, МУХА!

Меня кто бы так: «Лити-и-и, Китуся!»

— Здравствуй, Китуся!

— Привет.

— Дракончикище, ну что ж ты запаздываешь! Я тут без тебя муху спас, зачем ты меня вызвал?..

«„…так же и я“ — быть может, эта мысль и штурмовала ее малюсенькое сердце, сотрясая его и пробуждая силы для борьбы за жизнь…»

Утро. Продолжение.

«Жизнь надо переделать…», — предлагал Толстой.

«Когда просунешь рассученную нитку в игольные уши, то чем больше тянешь, тем меньше проходит нитка. Чтобы протянуть ее, нужно выдернуть нитку и, вновь ссучивши, продеть ее».

«Более широкой темой Толстого, новой ступенью его гениальности явилось раскрытие противоречия общества не только с художником, но и с самой человечностью».

Из письма Толстого Б. Н. Чичерину 1860 г.: «Я знаю, что человек (т. е. существо, которое живет свободно) в каждой вещи, в каждой мысли видит свое особенное, никем не виденное, и это только одно может привязать его до самопожертвования к делу».

Прикурил и чуть не обжег пальцы. Залюбовался, дав спичке догореть, обуглиться до конца чудесным маленьким дрожащим рыжим пламенем…

Вокруг столько прекрасного, волнующего душу мою!

Все-таки знаю: что бы ни случилось со мной, ежели с ума не сойду и не закрепощу совесть преступлением, где бы ни был, жизнь будет дарить эти мгновения чистого счастья! Я не рядом с ним, я и есть этот мир, и он есть я…

Туча наползла на солнце, отраженное в луже, оно кажется луной. Утро… А в луже лунная чудная трепещущая ночь.

Спичку смахнул с подоконника на лестничный желтый пол, стеклянно звякнула, но не сломалась — значит, еще жива. Днем она рассыплется под чьей-то спешащей подошвой, и это будет ее смертью, я уже забуду, а никто, кроме меня, во всей вселенной никогда не узнает об этом.

Почему-то эта спичка напоминает мне судьбу человека одного дела, одной идеи, пусть даже подвига: чиркнули — он загорелся, сгорел, его отбросили, забыли. Бессмысленно? Да, коли он прогорел впустую…

Но я, я отличаюсь от спички возможностью выбора! И возможностью этой воспользуюсь.

— А ведь ты с холодным носом рассуждаешь, Китуся, для красоты рассуждаешь, по сути тебе ведь это безразлично… Повремени, дружок, уйми зуд в пальцах, отложи в сторону листок, призадумайся над людьми другими, забудь себя, вот и все — просто и сердито. Не мучайся ломкой мыслью, даже не ложной, а мертвой, вообще не мучайся, Китуся! Живи, радуйся, люби, негодуй… Дэло дэлай! Найди дэло и дэлай его!

Заново ниточку ссучить надобно, заново!

Не поддамся я тебе, не-а-а!..

04.04.81.

Вечер.

Потом я бродил по клубу, палец зажав между страницами вместо закладки, присаживался, где потише, читал, меня сгоняли, опять бродил, курил, выходил на улицу и словно взлетал. Счастье длилось.

Дракончик был все время рядом и, взволнованный моею радостью, был тих и предупредителен. В середине дня пролился дождь, и библиотекарша убежала из библиотеки (оставив ее под мою охрану) снимать с веревки белье. Я уснул, положив голову на локти. Проспал обед… Но странное дело, все время, пока спал, слышал дождь и понимал, что сплю… Дракончик между делом стибрил в столовке кружку компота и кусок черного хлеба. Компот прохладный и сладкий, вываливаю из кружки прямо в рот изюм… Хлеб крошится на книгу, сдунул крошки, одну я взял двумя пальцами, сунул в пасть Дракончику. Смешно… как он сосредоточенно распробовал ее и обиженно выплюнул.

А сейчас, к ночи, сладострастные волны окатывают клубные внутренности… Танцы. Я засел (спрятался) в дальней комнатке у киномеханика. Дракончик на время покинул меня, чтобы поглазеть на танцующих. Вот жду, когда вернется, и читаю… читаю. «Не надо полагать, что человек сперва все узнал, потом обдумал, потом сел и записал. Процесс создания произведения — это узнавание, определяющее процесс оформления…»

«Произведение не имеет законченной авторской рукописи, охватывающей все от начала до конца. Множественность предисловий и множественность начал — следы усилия определять условия познания».

Важное! О том, как один человек, взлелеянный одним миром, оказывается рядом, даже скорее внутри другого, более грубого, как высекается в человеке этом искра любви, как этот человек, мучительно не готовый к жизни, начинает жить и работать по улучшению себя (познавая и по/при/нимая мир вокруг) . Как все это оказывается в результате бессмысленным… Как человек растет, и зачем он нужен такой человек — ибо только он и спасет человечество, этот «бессмысленный» человек.

Дело кончится плохо, уже глубокая ночь, а я за день ни разу не появился в казарме…

Куда сгинул Дракончик? Танцы давно уж стихли. Клуб остывает и засыпает. Завтра воскресенье! Быть может, Она приедет завтра… Важно, чтоб она приехала, тогда я смогу написать все, потому что ее приезд завершит всю историю. И просто мне надо ее увидеть, чтобы вспомнить… Все, пойду.