Эмма Донохью - Притяжение звезд

Было время, когда, найдя в праздничном пудинге жестяное колечко, я могла прийти в бурный восторг и даже поверить его обещанию.

«Наслаждайся пудингом», – сказала я себе.

Когда я снова наткнулась зубами на крошечный пакетик, я его чуть не проглотила. Еще талисман!

Еще не развернув бумажку, я уже по форме поняла, что там: наперсток. Надев его на мизинец и подняв руку вверх, я вымученно улыбнулась.

– И что ты хотел этим сказать, а, Тим? Невеста и старая дева в одном лице, если верить предсказанию фруктового пудинга? Лишнее доказательство того, что все это ерунда.

Я подумала, что все мы и впрямь игрушки своевольных звезд. Удерживая нас незримыми нитями гравитации, они помыкали нами по своей прихоти.

Одна свечка стала гаснуть. Тим зажал огарок двумя пальцами, дунул на пламя и на всякий случай – еще раз на погасшую свечу.

Меня вдруг охватила жуткая усталость, перед глазами все поплыло.

– Доброй ночи, Тим.

Брат остался на кухне сидеть при одной свече и гладить свою колченогую сороку. Я даже не знала, где он в последнее время спал. Он ложился позже меня и вставал спозаранку. Его до сих пор мучили кошмары? Но если бы у него была бессонница, он бы уж точно давно свалился с ног. Так что, если он спал ночами и просыпался утром, для меня это служило добрым знаком, а мне большего и не требовалось.

Со слипающимися глазами я в кромешном мраке пошла к лестнице.

Меня мучила мысль, что бы случилось сегодня, если бы мне не выделили в помощницы Брайди Суини, которая явилась словно ниоткуда, как привидение из пустоты. Могла ли я в какой-то момент сорвать фартук и завыть в полном отчаянии, оттого что эта работа выше моих сил? Или я бы не сумела спасти Делию Гарретт от смертельного кровотечения?

Наступив на укатившуюся фасолинку, я едва не упала, и мне пришлось схватиться за стену, чтобы не потерять равновесия.

– Довольно, Джулия, – пробормотала я себе под нос. – Пора тебе спать.

«Я спала, и мне снилось, что жизнь – красота и уют». Эта строчка из старой песенки [32] На самом деле это первая строка из стихотворения американской поэтессы Эллен Стэрджис Хупер (1812–1848), которое начинается так: «Я спала, и мне снилось, что жизнь – красота и уют, но когда я проснулась, то поняла, что жизнь – это тяжкий труд…» засела у меня в голове. «Когда я проснулась…» Потом я проснулась.

Меня разбудило пронзительное дребезжание будильника. Ткнув по колокольчику, я поторопила себя: «Вставай же!»

Но ноги отказались. Нитки, протянувшиеся от пальцев кукольника к марионетке, похоже, были перерезаны или, во всяком случае, спутались. Я попыталась перейти на язык убеждения, говоря себе, что Тим, верно, уже заварил чай и ждет меня к завтраку. Потом попыталась себя усовестить, напомнив о Мэри О’Рахилли, Онор Уайт и Делии Гарретт. Все они нуждались во мне. Как учила нас сестра Финниган: первым делом – пациент, потом – больница, а вы – в последнюю очередь.

Но слова песни все еще крутилась у меня в голове. «Я спала, и мне снилось, что жизнь – красота и уют… Когда я проснулась…»

Я вспомнила Брайди с ее рыжей короной волос над головой. Я даже не поинтересовалась у нее вчера, собиралась ли она вернуться сегодня. Ведь могло так случиться, что первый день волонтерской работы навсегда отпугнул ее от больницы.

А в голове все вертелось: «Когда я проснулась…» А, вот оно: «Когда я проснулась, то поняла, что жизнь – это тяжкий труд».

В кромешной темноте я с трудом сползла с кровати. Умылась холодной водой, почистила зубы.

Колченогая сорока Тима скакала по кухонному столу, ее трескучий клекот напоминал колотушку полицейского. Она уставилась на меня пугающе разумным взглядом. Две на радость, подумала я. Ощущала ли птица себя одинокой, несмотря на молчаливое присутствие моего брата?

– Доброе утро, Тим!

Он передал мне два тоста.

– Что это у тебя на щеке?

Тим пожал плечами, как будто на щеке размазалось пятно джема или сажи.

– Подойди-ка, посмотрю.

Брат выбросил вперед руку, словно отстраняя меня.

– Дай мне сделать мою работу.

Обхватив его голову обеими руками, я повернула лицо к свету. Это оказалась царапина с небольшим синяком, который уже начал приобретать фиолетовый оттенок.

– Ты обо что-то ударился, Тим?

Он кивнул.

– Или на тебя снова напало хулиганье в переулке?

Он нахохлился и помрачнел.

Инвалиду войны трудно было жить в Дублине. На улице к нему мог подойти старик, пожать руку и поблагодарить за службу. А солдатская вдова в тот же самый день могла обозвать дезертиром из-за того, что у него руки-ноги целы. Любой прохожий мог заорать, что проклятая солдатня принесла на остров заразу с континента. Но, скорее всего, как я догадалась, вчера какой-то молодой националист, несостоявшийся мятежник, обозвал его пешкой Британской империи и закидал грязью, потому что такое уже случалось с Тимом и раньше.

– Расскажи мне, Тим. Иначе мне придется додумывать. Напиши, что произошло.

Я придвинула ему блокнотик и карандаш.

Он даже не пошевелился.

Вот, значит, каково это быть матерью: вечно нужно докапываться до причин горестей ребенка. Но ребенок, по крайней мере, каждый день чему-то учится, а мой братик…

Я осмелилась накрыть его руку своей.

Тим позволил ей там остаться. Но потом свободной рукой выдвинул ящик кухонного стола и вынул оттуда два свертка, перетянутых старой резинкой.

– Мой день рождения! – произнесла я. Как это я забыла!

Мой брат любил меня. У меня выкатилась слеза и упала на юбку.

Потянувшись за блокнотиком и карандашом, Тим написал:

«Всего лишь тридцать!»

Я расхохоталась и вытерла глаза. Да дело не в этом, правда!

Вместо того чтобы попытаться объяснить, я просто вскрыла первый сверток. Коробочка с четырьмя бельгийскими шоколадными конфетами.

– Тим! Ты что, хранил их еще с довоенной поры?

Он ухмыльнулся.

Второй сверток был круглый: под оберточной бумагой я обнаружила большой желтый апельсин.

– Прямо из Испании?

Тим покачал головой.

Я продолжала играть в угадайку.

– Из Италии?

Довольный кивок.

Я поднесла фрукт к носу и вдохнула пикантный цитрусовый аромат. Я подумала о долгом путешествии этого ароматного шарика через Средиземноморье, мимо Гибралтара, к северным водам Атлантики. А потом через всю Францию… неужели такое еще возможно? Хотелось надеяться, что при транспортировке этого драгоценного фрукта никто не погиб.

Я сунула в сумку апельсин и коробку конфет – мой праздничный обед на день рождения, – покуда Тим собирал инвентарь для огородных работ.

Мы вышли в переулок; темное небо было исчеркано розовеющими всполохами. С третьей попытки брат завел мотоцикл. Я купила его на распродаже имущества офицерской вдовы, хотя так ему в этом и не призналась из опасений, что Тиму будет неприятно ездить на мотоцикле убитого.