Эмма Донохью - Притяжение звезд

Ее энтузиазм был заразительным. Я вспомнила, как она вчера порезалась осколком разбитого термометра.

– Как твой палец?

Она подняла его вверх.

– Ни следа. Этот твой карандаш просто чудеса творит.

– Вообще-то, все дело в науке.

Делия Гарретт уже не спала и пыталась принять сидячее положение в кровати. Я проверила ее швы: они хорошо заживали.

Она была слаба и немногословна.

– Скажите, ваша грудь стала мягче?

Слезы.

– Повязка на грудь должна помочь, миссис Гарретт.

Если туго перевязать молочные железы, они перестают вырабатывать нежелательное молоко. Я принесла рулон чистой марли. Не снимая с нее ночной рубашки, я четыре раза обернула грудь марлей.

– Скажете мне, если будет слишком туго? Или помешает дышать?

Она кивнула с безразличным видом.

– Хотите горячего виски?

– Давайте.

Возможно, разбавленный кипятком виски и не был ей нужен для лечения гриппа, но на ее месте я бы все эти дни спала и спала.

Онор Уайт приняла правильное положение для больной пневмонией – полулежа, но дышала с трудом и с присвистом, а ее бледная кожа приобрела зеленоватый оттенок. Я взглянула в ее медицинскую карту – удостовериться, что сестра Люк не забыла про назначенные ей общеукрепляющие таблетки. Конечно, забыла, и я написала рядом с названием таблеток «Боли в желудке» – препарат железа нередко вызывал такой побочный эффект. Пульс, частота дыхания, температура… не хуже, но и не лучше.

Когда я предложила виски, Онор Уайт по-прежнему наотрез отказалась от спиртного, поэтому я дала ей небольшую дозу аспирина, чтобы сбить жар, и ложку сиропа ипекакуаны от кашля. Потом развязала тесемки ее рубашки и растерла грудь камфарным маслом.

«Неисправимая» – это словцо, которым ее наградили, больно меня резануло. После всего, что пришлось пережить Онор Уайт, ее ожидало еще и двухлетнее заточение. Неужели закон позволяет монахиням удерживать человека в обители против воли?

Я тут же укорила себя: насколько мне было известно, Онор Уайт, быть может, и сама бы согласилась остаться в доме матери и ребенка, коли у нее не было никакого иного крова. Что вообще я могла в точности сказать об этой молчаливой женщине, о том, через что она прошла, чего хотела?

На средней кровати зашевелилась Мэри О’Рахилли, и я, повернувшись к ней, перечитала свои записи в медкарте. Схватки теперь продолжались с интервалом в семь минут. Я подождала, и когда, судя по ее лицу, схватка завершилась, спросила:

– Как вы себя чувствуете, миссис О’Рахилли? Вам удалось поспать ночью хотя бы немного?

– Наверное, да.

– Не хотите в туалет?

– Сестра Люк недавно меня водила. Как думаете, еще долго?

В ее тихом голоске угадывались нотки отчаяния, и слова я расслышала с трудом.

– Надеюсь, что нет. – Вот и все, что я смогла произнести в ответ.

(Я старалась вспомнить, когда после отхода вод обостряется риск развития инфекции: через двадцать четыре часа? Если врач скоро не придет, придется за ним послать.)

– Я дам вам горячего виски. И миссис Гарретт. И горячего лимонаду миссис Уайт.

Не успела я двинуться с места, как Брайди уже принялась готовить напитки на спиртовке. Она принесла три чашки и вложила каждую в ладони пациенткам.

Я смотрела на ее ловкие распухшие пальцы: интересно, сильно ли ее беспокоил лишай на руках?

– Не забывай пользоваться той мазью, Брайди, всякий раз, как помоешь руки.

– А можно?

– Конечно!

Брайди сняла банку с полки и втерла немного бальзама в покрасневшие пальцы. Потом поднесла руки к лицу.

– Как же мне нравится эта мазь!

Меня это позабавило.

– Эвкалиптовый аромат? Так пахнет в трамвае, в котором я каждое утро еду. А ты знаешь, что эти душистые испарения испускают деревья?

Брайди грустно усмехнулась:

– Те деревья, что я знаю, так не пахнут.

– Они высоченные, и у них отваливается кора. Они растут в районе Голубых гор в Австралии. В теплые дни, как я слышала, от них исходят облачка этого аромата, и в воздухе висит голубоватый туман… Отсюда и название этих гор.

– Представляю! – мечтательно промурлыкала она.

Онор Уайт откинула голову на подушку и прикрыла глаза. Опять молится? Или просто утомилась от кашля?

Мэри О’Рахилли жалобно заскулила.

– Где вы испытываете самую сильную боль? – поинтересовалась я.

Ее ручонки вцепились в спину, в бедра, в живот – везде.

– Боль усиливается?

Она кивнула, закусив губы.

Я подумала, ощущает ли она позывы тужиться, но не стала спрашивать, чтобы не заставлять ее придумывать себе эти позывы; она была настолько покорная, что могла говорить то, что, как ей казалось, от нее хотели услышать.

– Поднимитесь, моя дорогая. Давайте посмотрим, можно ли как-то облегчить боль.

Я перенесла Мэри О’Рахилли на стул у стены и, сжав ее ноги повыше колен, немного сдвинула их назад.

Она невольно ахнула.

– Лучше?

– Мне кажется… да.

Я попросила Брайди сесть на корточки перед Мэри О’Рахилли и упереться ладонями в те же места, чуть выше колен.

– Дави посильнее. Если устанешь, сядь на пол и обопрись на нее всем телом.

– Я не устану, – заверила меня Брайди.

Онор Уайт шептала слова молитвы, вцепляясь в четки с такой же силой, с какой утопающая могла бы вцепиться в спасательный круг.

– Леди, так уж получилось, что у меня сегодня день рождения, – неожиданно для себя объявила я.

– Счастья и всех благ! – воскликнула Брайди.

– Так вот оно как…

Это был мужской голос. Я обернулась и увидела в дверях Гройна.

– Не будет ли с моей стороны большой дерзостью спросить, какой по счету день рождения?

– Что вам угодно, Гройн? – спросила я без тени улыбки.

Санитар вкатил в палату металлическую колыбель со скрипучим колесиком.

– Сестра Люк сказала, что это может понадобиться сегодня для миссис О’Рахилли.

Делия Гарретт тихо взвыла, точно от боли, и отвернулась.

Уж не она ли стояла здесь вчера в ожидании ее младенца? Но избавить ее от лицезрения колыбели у меня не было никакой возможности.

– Пропускаете мимо ушей мой вопрос, сестра Пауэр? – осклабился Гройн. – Ну, это само по себе и есть ответ. Я знаю, что девушки с радостью называют число, пока им не стукнет двадцать пять.

– Мне тридцать лет, – ответила я. – И меня не волнует, кому это известно.

– О, взрослая женщина!

Гройн, уперев локоть в косяк, замер в дверном проеме.

– Полагаю, вы станете выбирать наших будущих членов парламента и все такое. Ну, то есть если вы домовладелица, – добавил он насмешливо, – или съемщица жилплощади по пятифунтовому тарифу?

С тех пор как Тим ушел в армию, я была записана домовладелицей, но у меня не имелось ни малейшего намерения обсуждать с этим пентюхом свои домашние дела.