Эмма Донохью - Притяжение звезд

Она кивнула.

– Это тебя обижает?

– Не так.

– Печалит, – поправилась она.

Я кивнула, сглотнув слюну.

– Ну, – пробормотала она, – тогда, я бы сказала, тебе повезло.

– Повезло, что мой брат онемел?

– Что у тебя есть брат, – уточнила она. – Каким бы он ни был.

А она права, подумала я. Тима уже не переделаешь. Теперь у меня такой брат.

После паузы она сказала:

– Или что у тебя вообще есть хоть кто-то!

– О, Брайди!

Она в свойственной ей манере пожала плечами, коротко, как обезьянка.

Я шумно откашлялась:

– У Тима сохранилось характерное чувство юмора.

– Ну и хорошо.

– И у него есть сорока, которую он обожает.

– Шикарно! – насмешливо воскликнула она.

– Чудесный садовник-огородник, прекрасный повар-самоучка.

– Кто? Сорока?

Мой хохот раскатистым эхом пробежал по волнистой крыше.

Я разделила конфеты. Мы съели по одной. А потом стали играть: у кого на теплом языке медленнее расплавится вторая конфета.

Брайди, с трудом двигая языком, произнесла:

– Это как последняя трапеза перед казнью.

Тут я подумала о пациентке, подвинувшейся рассудком из-за гриппа, той, что выпрыгнула из окна и убилась. Но я ни слова не сказала, позволив Брайди насладиться своей конфетой.

Я озябла, но мне было все равно. Подняла лицо к звездному небу и выдохнула длинное облачко пара.

– А знаешь, что у других планет есть множество своих лун, а не одна-единственная, как у нас?

– Брось!

– Но это факт! Я узнала об этом из научной книги. У Нептуна – три, а у Юпитера – целых восемь… А, нет, ученые уже нашли девятую, сделав фотоснимок на очень длинной выдержке.

Брайди насмешливо склонила голову, словно я ее дурачила.

И тут меня осенило, что девятая луна Юпитера, очень может быть, и не последняя; со временем астрономы вполне могут открывать все новые и новые спутники. Может быть, если у них появятся более мощные телескопы, они обнаружат и десятую, и одиннадцатую, и двенадцатую луну Юпитера. От мысли, что там, в вышине, обретается такое сияющее множество тел, у меня голова пошла кругом. Да и здесь такое же множество тел. Суетящиеся поколения, живые, занятые своими делами… пускай даже нас куда меньше, чем бессловесных умерших.

Внизу на улице мужчина запел.

– Надо бы сбросить ему что-нибудь на голову, – предложила я.

– Не надо, – рассмеялась Брайди. – Мне нравится эта старая песня.

– Ты удостоишь ее названием?

– Песня называется «Мы пали духом».

– Да у него же получается какая-то пьяная галиматья.

И она запела:

– «Разве мы пали духом?»

Она остановилась в ожидании моего ответа. Не дождавшись, сама ответила:

– «Нет! – И продолжала: – Так пусть же голоса зазвенят, споемте, друзья. Разве мы пали духом?»

Когда она запела третий куплет, я наконец брякнула свое «Нет!».

Время бежало незаметно. В какой-то момент, увлекшись долгим разговором обо всем на свете, мы с Брайди сошлись на том, что уже хорошо за полночь.

– Сегодня же День Всех Святых, – вспомнила я. – Надо бы сходить на кладбище.

– А больница не сойдет за кладбище? Тут же всегда кто-то умирает.

– Допустим, сойдет. О, мне нужно помолиться за маму!

– Она в больнице подхватила горячку после рождения Тима? – спросила Брайди.

Я покачала головой.

– Нет, дома. Такое происходит каждый день, в любой точке мира… Женщины рожают и умирают. Хотя нет, – поправилась я. – Они умирают родами. Но это же не новость. И я сама не понимаю, почему это всегда приводит меня в ярость.

– Думаю, это твоя битва, – заметила Брайди.

Я искоса поглядела на нее, а она продолжала:

– Ты давеча сказала мистеру Гройну, что женщины, как солдаты, отдают свои жизни… Но твоя работа – не рожать детей, а спасать их. И их матерей.

Я кивнула. У меня перехватило горло.

– Вообще-то их всех.

Брайди перекрестилась.

– Храни Господь миссис Пауэр, мать Джулии и Тима.

Я склонила голову и попыталась присоединиться к ее молитве.

– Да будут благословенны все усопшие, – добавила она.

Тишина объяла нас шелковым покровом.

– Это были два лучших дня в моей жизни, – заметила Брайди.

Я изумленно уставилась на нее.

– Да-да, лучшие два дня в моей жизни. Это же было приключение! Двое людей остались в живых благодаря нам – благодаря тому, что ты и я были рядом и сделали все, что в наших силах. Ты же не станешь отрицать, что это наша заслуга?

– Но… поэтому ты считаешь, что это лучшие два дня в твоей жизни, а, Брайди?

– Ну, еще я встретила тебя.

(Произнесенные ею пять слов буквально ударили меня в грудь.)

– Джулия, ты как-то назвала меня бодрящим эликсиром. Незаменимой. Разве не ты мазала мне бальзамом руки, когда едва меня знала? Поделилась со мной гребнем. И даже днем рождения. А когда я разбила термометр, ты сказала, что это твоя вина. А сколькому ты меня научила за эти два дня! Сделала меня помощницей, курьером. Помогла осознать свою значимость.

Я просто потеряла дар речи.

И в который уже раз подумала, что из Брайди могла бы выйти очень хорошая медсестра.

– А разве орден никогда не предлагал тебе получить какую-нибудь профессию?

Она скорчила гримаску.

– Когда я только приехала в Дублин, меня отдали в услужение, но хозяйка быстро отослала меня обратно – сказала, что у меня слишком дерзкий язык.

Да, я уж заметила: Брайди за словом в карман не лезла, что вполне могло нервировать вздорного работодателя.

– Иногда я хожу на поденную работу, – продолжала она. – Убираю в отелях, школах, конторах.

– Но тебе же платят…

Лицо Брайди так скривилось, что я поняла: она не получила не пенни.

– Мы все еще должны монахиням за проживание, кормежку и обучение.

– Если орден берет с тебя плату, – гневно произнесла я, – это же долговое рабство. А что, живущие там не могут просто уйти?

– Я не знаю всех тонкостей, – призналась Брайди. – Давай поговорим о чем-то более веселом.

Заметив, что она ежится от холода, я придвинулась к ней и притянула к себе под одеялом.

На небе мерцали звезды. Я рассказала Брайди сюжеты всех кинокартин с Мэри Пикфорд, которые видела. Потом других картин, которые, как мне казалось, могли ей понравиться.

Ей все понравились.

В какой-то момент беседа перетекла на детей.

– У меня детей не будет, – заявила я.

– Не будет?

– Честно говоря, не уверена, что мне захочется выйти замуж. Да и в любом случае я свой шанс уже упустила.

Брайди не сказала: «Тридцать лет – не старость», – как могла бы на ее месте возразить любая женщина. Она просто поглядела на меня.

– Красавицей я никогда не была, – продолжала я, – а уж теперь…

– Но ты красивая!

Глаза Брайди засияли.

– И вовсе ты не упустила свой шанс.

– Ну, наверное, нет.

Она обхватила меня обеими руками и поцеловала в губы.