Алиса Ханцис - И вянут розы в зной январский

– Боюсь, мы с вами говорим о разных вещах. Не имеет значения, каким способом сделана копия. Предположим, у нас есть картина, списанная с Джоконды теми же красками, какими пользовался автор. Ну и что? Речь идет о том, что теряется главное – уникальность.

– Ерунда! – отрубил мистер Коэн. – Черт с ними, с джокондами, но если вы видите даму в сногсшибательном платье – вам все равно, сшито оно в единственном экземпляре или нет. И не пытайтесь спорить со мной, сэр! Даю вам слово: если б я нашел мастера, равного французским модельерам, я одел бы в шедевры весь Мельбурн!

– Теперь дело за малым: найти такого мастера, – ввернул кто-то.

– Это проще, чем может показаться, – заметил Джеффри. – А уж человеку такого масштаба, как мистер Коэн, достаточно захотеть.

Мануфактурщик недоверчиво зашевелил бровями, но тут хозяин, а вслед за ним и остальные, поднялся, чтобы вернуться в гостиную. Там уже ждали, скучая, дамы; кофейные чашки и рюмки для ликера были убраны, и вечер вышел на финишную прямую. Завидев Джеффри, Гертруда направилась к нему, на ходу складывая губки в капризную гримаску, но винодел оказался прытким малым и ловко перехватил ее на полпути. Второй раз за вечер Дионис оказывал ему услугу: надо думать, им двигала солидарность, сближающая обитателей Олимпа, если нужно как следует задать смертным.

Как и ожидалось, мистер Коэн возобновил разговор при первой же возможности. Он все еще сердился, но глаза его горели жадным любопытством.

– Потрудитесь объяснить, что вы давеча имели в виду, сказав «достаточно захотеть»?

– Охотно. Рискну показаться невежливым, но все-таки: что вы думаете вон о том платье? – Джеффри едва заметным кивком показал на узкую фигуру, завернутую до пят в багряную ткань.

Мануфактурщик понимающе крякнул.

– У вас губа не дура. Бьюсь об заклад, это сшито в Европе – возможно, в Париже.

Вспомнилось вдруг, как скрипнула дверь сарайчика, и Гертруда отступила к стене, увидев его; сейчас он испытывал то же, что и тогда: все готово, осталось лишь насладиться последним шагом.

– Думаю, вы будете очень удивлены, но это сшито в Мельбурне.

Паучьи глаза недоверчиво вскинулись, обшарили его лицо и, не найдя ни единого намека на шутку, тупо уткнулись куда-то в угол. Воцарившееся молчание было более чем красноречивым, но Джеффри хотелось вбить в крышку гроба еще пару гвоздей – для пущей надежности.

– Боюсь, правда, что хозяйка платья едва ли захочет поделиться своим секретом: она тоже считает, что искусство не штампуется. Да и портниха не горит желанием…

– Что у вас есть? – нетерпеливо перебил мистер Коэн, приблизившись почти вплотную. – Имя, адрес? Что вы хотите за это?

От него пахло дешевым табаком, а пальцы, нервно пощипывающие бородку, были в желтых пятнах. Что заставляет обеспеченных людей курить самокрутки? – подумал Джеффри неприязненно, но поборол желание отстраниться.

– Не беспокойтесь, мистер Коэн. Уверен, что мы договоримся.

У четвертого по счету магазина Агата не выдержала и, приостановившись, заглянула внутрь. Сквозь витрину виднелись рулоны тканей, гигантским серпантином развернутые перед одинокой посетительницей. Эта сцена была перед глазами всего пару мгновений, но поразила ее недвусмысленной, жестокой символичностью: праздничное разноцветье по ту сторону стекла – и отражение в нем ее самой, одетой в серое кашемировое платье со скромной отделкой. Лицо казалось голым без вуали, которой полутраур уже не требовал, а из глаз плеснуло такой горечью, что она испугалась, не заметил ли кто.

Они двинулись дальше. С белесого неба сеял дождик, но пешеходов спасали крыши магазинных веранд, которые тянулись по обеим сторонам улицы. Увы, от запахов они уберечь не могли: уже много лет бойня и пивоварня отравляли коллингвудский воздух, а ветер разносил его по всей округе. Этот район имел дурную славу, и даже растущее скопление магазинов – самое большое за пределами Сити – не помогало Агате справиться с предубеждением. И теперь, прижимая к лицу платочек и ускоряя шаг, она вновь спрашивала себя: нужно ли было сюда ехать? Так ли важна ей эта работа на сомнительных условиях? Ведь женщин не берут ни модельерами, ни даже закройщицами; а идти простой швеёй, при своей-то клиентуре… Конечно, тон письма ее подкупил: видно было, что писавший заинтересован. Нашел ее как-то; узнал из разговора? Увидел на ком-то платье? Что ни говори, а всегда приятно, когда твою работу оценивают по достоинству.

Делия первой заметила нужную вывеску и тронула Агату за руку. «Коэн и Макмиллан: торговцы тканями, импортеры, производители» занимали трехэтажное здание напротив банка. Над витринами было выведено: «Мужская, дамская, детская одежда». Внутри царило изобилие. Десятки модных шляп, отделанных цветами и лентами, красовались на бледных восковых головках; ярды шелка и сатина лежали на полках, готовые низвергнуться цветным водопадом по первому капризу клиентки. Дальше, в соседнем зале, угадывались шкафчики с чулками и бельем. От всего этого так остро повеяло прежней жизнью, что захотелось все бросить и смешаться с нарядной толпой, которая беспрестанно что-то осматривала, щупала и примеряла. Вспомнилась галантерейная лавка на Брисбен-стрит, где они покупали лайковые перчатки к ее свадебному платью. Левая имела надрез на безымянном пальце, чтобы можно было надеть кольцо, – ужасно непрактично, если подумать: вещь на один раз. Но было в этом что-то волнующее, и она, тайком нюхая тонкую кожу, пахнувшую дубильным раствором, пыталась привыкнуть к мысли, что в следующий раз снимет их уже не невестой, а женой.

Не время грезить, одернула она себя. Делия уже говорила с одним из продавцов в дальнем конце зала, и тонкое перышко на ее шляпке подрагивало. Наконец, после недолгого ожидания, их провели на второй этаж, где находились цеха. Пока кто-то из служащих искал мистера Коэна, она заглянула в полуоткрытую дверь. Просторное помещение с большими окнами выглядело знакомо: несколько длинных столов, стопки коробок с нитками и фурнитурой, дюжина девушек, склонившихся над работой – все было так же, как в школе на уроках шитья. Агата чуть было не поверила, что снова попала в общество своих , но в следующий миг иллюзия растаяла. Подошедший к ним низенький джентльмен с выпуклыми темными глазами и обширной лысиной сказал что-то, а выслушав ответ Делии, перевел взгляд на Агату и нахмурился – едва заметно, но ей ли не знать этой смеси удивления и брезгливой жалости? Она выдержала его взгляд с привычным спокойствием, и мистер Коэн сделал знак следовать за ним.

В кабинете, куда они вошли, душно пахло табаком. Им предложено было присесть, и почти сразу же воздух начал колебаться, невидимо и, главное – неощутимо. Удивительно, что на свете есть вещи, о которых нам дано только знать. Когда-то в школе Агате рассказали, что звук – это волна; с тех пор, присутствуя при чужой беседе, она часто представляла, как слова плывут, как набегают друг на друга, взаимно поглощаются и гаснут. Если один из собеседников сердился, ей виделись грозные валы, синие до черноты, какие бывают в Бассовом проливе.