Алиса Ханцис - И вянут розы в зной январский

Очевидно, эта парочка застряла у пеликанов надолго, и ждать больше не хотелось, так что Джеффри просто бросил им на ходу: «Мы пошли к крокодилам, догоняйте». Они разом обернулись, с одинаковым выражением на лицах, какое бывает у людей, вырванных из задумчивости, но в следующий миг толпа заслонила их.

У крокодилов, как всегда, был аншлаг, так что пришлось снова взять Тави на руки. Сама она не просилась – застенчивость явно была у них в крови – но и не боялась. Доверчиво опершись на его плечо, девочка завороженно следила за тем, как по бассейну движется, едва высовываясь из воды, бородавчатый темный клин с парой крошечных глаз. Когда зверь молнией метнулся к палке, на которой служитель протягивал живого угря, она вскрикнула – точно так же, как Дот, когда они были маленькими. Ванесса, напротив, никогда не кричала и не ахала, только вздрагивала всем телом. Он всегда ощущал это движение, притиснутый к ней плечом в толпе, и его собственное хладнокровие давало восхитительное чувство старшинства и мужества. Гигантский крокодил, что был тогда гвоздем программы, давно набит опилками и сослан в Рыбацкий зал музея, но пробковые пещеры аквариума все так же влекут к себе народ, и вот уже другая девочка, сидя у него на руках, переживает здесь упоительную смесь страха и восторга. Докучать ей сейчас разговорами не хотелось, и Джеффри молчал, наблюдая то за кровожадными рептилиями, то за реакцией Тави. Очень скоро, впрочем, его захватила любимая с детства игра, родившаяся в часы рассматривания исторических портретов; и с той же пытливостью, с какой он искал фамильные черты на лицах Тюдоров и Стюартов, он принялся угадывать, что в девочке отцовского и что – материнского. Веснушки определенно не Агатины: даже у Делии, с ее теплым оттенком кожи, их нет. Широкий, чуть вздернутый носик тоже явно не Фоссеттов, и овал лица, и тонкие, в ниточку, губы. Разве что глаза – большие, цвета крепкого чая и с тем самым блеском, который так поразил его в Агате в их первую встречу. Одним словом, капитал невелик, но при умелом использовании может сослужить хорошую службу, когда девочка вырастет.

Сзади послышались знакомые профессорские интонации, и, даже не вслушиваясь, можно было догадаться, о чем речь: вот этот крокодил – из Квинсленда, а вон тот, поменьше – из Сиама. Ну и дальше, как водится: продолжительность жизни, питание-воспитание… Хоть бы экскурсоводом устроился, что ли. Пропадает талант почем зря.

– Боже мой, вы опять ее таскаете! – сокрушенно сказала Делия.

– Мне это ничего не стоит, зато крокодилы отсюда, как на ладони – верно, Тави?

– Они ели змей, – возбужденно сообщила девочка, – и кроликов! Ты все пропустила!

– Кстати, как по-вашему сказать «крокодил»?

Тави соединила ладошки и изобразила, как разевается и схлопывается зубастая пасть.

– Выходит, все знаки такие простые, как в пантомимах?

Джеффри ссадил девочку с рук, и они направились в сторону музея, проигнорировав заводь с утконосами.

– Вовсе нет, – ответила Делия. – Бывают совсем непохожие на то, что они обозначают. И потом, ведь в любом языке слова называют не только предметы, но и понятия. Как обычными жестами показать, например, справедливость? Или разочарование, или богатство…

– А как будет «богатство»?

Она провела пальцами обеих рук вдоль груди, сверху вниз, как по струнам гитары. Джеффри повторил жест, пытаясь найти в сознании какую-то зацепку, которая связала бы это движение с понятием богатства. Бусы? Вроде бы цыгане делают их из денег. Но причем тут вообще цыгане?

Эдвин опять зажужжал докучливой мухой, на сей раз про египетский зал. Он в таких красках живописал публичное разворачивание одной из мумий, будто сам при этом присутствовал. Его болтовня начинала действовать на нервы, но Делия с таким воодушевлением поддерживала ее, что Джеффри счел за благо промолчать. Они мельком посмотрели этнографическую выставку и, миновав вход, украшенный орнаментом из треугольников и квадратов, остановились у стеклянного шкафа, где лежали мумии.

– Это женщина, – сказал Эдвин, понизив голос. – Ле Себ, жрица бога Аписа. Ей больше двух тысяч лет!

– Да уж, возраст никого не красит, – заметил Джеффри.

Полурассыпавшаяся мумия, почти черная, словно обугленная, всякий раз вызывала у него омерзение и, что хуже того, настраивала на философский лад. Трудно не думать о бренности всего сущего, глядя на истлевшие останки некогда красивого женского тела. До чего нелепа эта варварская традиция – бальзамировать трупы. И дело не только в эстетической непривлекательности результата: в конце концов, если бы бедную Ле Себ не раздели столь бесцеремонно, она бы вполне неплохо смотрелась. Лежит ведь на нижней полке ее собрат – и ничего. Но само стремление нарушить ход вещей – наивно и глупо. При всей занудности христианских текстов в них порой встречаются высказывания, очень точно описывающие законы действительности; и «прах к праху» – лучшая формула, которую он встречал.

От мумий прямиком направились в лабиринт: Джеффри непременно хотел попасть на смотровую площадку до темноты. Музей и планетарий подождут до следующего раза. На улице было по-прежнему холодно, и воздух чуть отдавал морозцем – настоящее облегчение после египетского зала, где ему вечно мерещился запах тлена. Служитель у входа, как заведенный, повторял свое «Желающие пройти в лабиринт – сюда, пожалуйста» – бессменный постовой: внешность иногда менялась, но текст оставался незыблем до последней буквы.

Лабиринт был единственным уголком дворца, позволявшим остро ощутить собственное взросление. Звери и птицы в аквариуме кажутся такими же, как в детстве, разве что меньше удивляют; все так же уютна оранжерея и беспредельна панорама Мельбурна, открывающаяся с купола. А вот зеленые стены лабиринта становятся все ниже и ниже, и это почему-то отмечаешь с грустью, попадая туда. Когда-то они уходили в небо, а теперь едва возвышаются над головой.

– Почти точная копия Хэмптон-Кортского лабиринта в Англии! – провозгласил Эдвин.

– Ты не был в Англии, – сказал Джеффри, потеряв терпение.

Эта невинная, казалось бы, реплика тут же возымела действие: брат потемнел лицом, и над крахмальным воротом заиграли желваки. Всякому было бы обидно, если бы семейство, собравшись в путешествие, оставило его дома, чтобы не отрывать от учебы. Но только Эдвин мог раздуть из этого целую трагедию и мусолить ее вот уже три года.

– Зато я умею читать.

По его тону было ясно, что настроен он решительно. Их взгляды скрестились, и Делия, стоявшая прямо на пересечении, едва уловимо поежилась. Не здесь, – сказал себе Джеффри.

Пока они выбирались из путаных зеленых коридоров, пока шли к южному входу дворца, его раздражение улеглось. У фонтана, подпираемого могучими атлантами, он обернулся к Делии и сказал ей: «Смотрите: утконосы», и она заулыбалась, увидев на средней чаше забавные фигурки, пускающие струи из клювов. Под гулкими сводами дворца тянуло задержаться, но закат был близок, и не хотелось терять времени.