Алиса Ханцис - И вянут розы в зной январский

Вопреки ожиданиям, народу у Фрэнки было немного: Ванесса, Пим и еще одна соседка – сумрачная молодая женщина по имени Нелли; говорила она тихо, смотрела пристально и имела за плечами собственную персональную выставку. Все трое сидели на разномастных стульях, склонив головы над журналом. Полосатые шторы за их спиной то наполнялись ветром, то опадали – ритмично, словно от дыхания.

– Как ваше позирование? – спросила Фрэнки, поприветствовав ее тепло и по-свойски. – Когда ждать парадного портрета?

– Это была бы слишком большая честь для меня. Но этюды у Грейс замечательные!

– Вы позируете для Грейс? – поинтересовалась Пим. – Обнаженной?

– Нет! – негодующе воскликнула Делия. – С чего вы так решили?

– Да это же ее любимая тема. Когда мы учились, она лучше всех писала обнаженную натуру. Бьюсь об заклад, даже лучше, чем мужчины.

На мгновение ей стало ужасно неловко, но вспомнилась Хлоя – и жар отступил от щек, не успев опалить. А разговор уже свернул в безопасную колею, будто кто-то незримый затеял его с единственной целью: испытать ее, а испытав, отпустить с миром – до следующего раза.

– Никогда не любила писать натурщиков, – подала голос Ванесса. – Вещи казались гораздо интересней, чем люди. Не знаю, почему я выбрала тогда художественное отделение, а не прикладное.

– Бес противоречия, – Фрэнки достала чистую чашку. – Это как с детьми: если сказать им, чтоб не лезли в грязь, они обязательно туда влезут. Но ведь ты не жалеешь?

– Я жалею, что так и не успела ничему толком научиться.

Почему «в грязь»? – хотела спросить Делия, удивленная такой метафорой; чем плохо отделение живописи? Но ответ пришел сам: конечно, ведь Ванесса пошла учиться, чтобы рисовать эскизы к украшениям. Это так естественно для женщины – создавать уют и красоту: вышивать салфетки, расписывать посуду; гораздо более естественно, чем рисовать картины, подобные «Хлое». Но что делать, если у Грейс особенный талант? Если такие портреты удаются ей лучше, чем мужчинам? Пусть это не совсем нормально, но ведь Бог дал ей этот талант. Разве можно отказываться от него? Все так запутанно… Агата наверняка бы нашла ответ. У нее всегда хорошо получалось – стройно и ясно. Есть порядок вещей – стержень, на который нанизываются наши поступки; и этот порядок нельзя нарушать, иначе мир превратится в хаос. Все остальное вторично. Но, оказывается, на свете полно людей – замечательных, достойных людей, – которые считают иначе; и каждое столкновение двух этих взглядов вызывало в душе не всегда болезненный, но всегда ощутимый разлад. Агата была бы расстроена, – шепнула совесть, разбуженная потоком мыслей; она бы осудила их, этих художниц, ведь многим из них под тридцать, а ни одна даже не была замужем!

У меня есть своя голова, – возразила Адриана и тряхнула этой головой так резко, что хрустнула шея. Разве Ванесса не любит своего отца? Разумеется, любит, и тоже не хочет его огорчать. Но, тем не менее, она здесь – а значит, все правильно.

– А я купила «Кодак», я вам не говорила? – Фрэнки сняла джезву с огня. – Складной. Буду фотографировать все подряд.

– Вот здорово! Но он же, наверное, стоит уйму денег?

– Пока у меня есть работа и жилье, надо пользоваться, – она наливала кофе, придерживая свободной рукой длинную прядь, спадавшую на лицо.

– Плесни мне тоже, – сказала Ванесса.

Она выглядела утомленной, и по мучительному подергиванию бровей Делия догадалась, что ее снова одолевает мигрень. А ведь ей сейчас возвращаться в магазин: она нередко жертвует обеденным перерывом, чтобы ходить сюда. Это еще больше сближало их и превращало еженедельные встречи у Фрэнки в некое подобие тайного общества. А чем занимаются в тайных обществах? Она напрягла память и выудила оттуда темное, пахнущее грозой слово «заговор». Покрутила его и так и этак – нет, оно мало вязалось с мирным и беззаботным духом, царившим здесь. Лишь однажды замелькали в беседе слова, родственные ему: «манифест», «революция». В тот день подруги обсуждали статью из французской газеты. Делии трудно было все понять: слишком скуден оказался ее словарный запас; но почему-то запомнились слова, сказанные Ванессой: «Здесь много глупости и пафоса. Но в одном они правы: что-то должно измениться». Она добавила еще, что пока не видит пути; что ей не очень нравятся работы художников, которые привезла Фрэнки из Германии. Делии они тоже не нравились: слишком ярко, неуклюже… и некрасиво. Что-то гротескное было в этих портретах, обведенных черным по контуру, как рисуют дети. Никаких мелких деталей, никакой фактуры , которой так любовалась Ванесса, глядя на Хлою, – ничего, что делает изображенных на картине людей по-настоящему реальными.

Допив кофе, Ванесса поднялась, чтобы уходить, и Делия последовала ее примеру. Как ни приятна была компания, ей всегда хотелось побыть немножко вдвоем.

По дороге они молчали; лишь когда миновали Свонстон-стрит, Делия услышала удивленное: «Разве вам не нужно домой?»

– Я провожу вас, – она постаралась, чтобы голос звучал твердо. – Вы плохо себя чувствуете.

Ванесса не ответила, но было видно, что она пытается скрыть смущение. Они обогнули Шотландскую церковь, и теперь прямо в спину им дышала ледяная Антарктика. После нескольких теплых дней, когда казалось, что с зимой покончено, ветер переменился, и вновь стало холодно и дождливо.

У самого магазина Ванесса остановилась и, бросив мельком взгляд на окна, заговорила торопливо и сбивчиво:

– Знаете, у меня на следующей неделе день рождения. Он попадает на субботу, и я подумала, что вы, может быть, приедете к нам… если сестра вас отпустит.

С трудом поборов в себе желание прямо тут, на улице, обнять ее, Делия сказала:

– Я приеду. Отпустят меня или нет – неважно.

Она дождалась, пока за Ванессой закроется дверь, и пустилась в обратный путь. Что за чудесный день! Пусть в небе не видно солнца, но в душе было светло. Тут же подошел трамвай – «зеленый» – и покатил через мост, неся ее, умиротворенную и полную грез о завтрашнем дне. И не страшно, что это бесконечное «завтра» разбивается на мелкие отрезки делами и заботами; главное – оно все-таки есть. Нет ничего хуже, чем жить, зная, что впереди у тебя – непроглядная мгла.

Она вышла на остановку позже обычного. Вернее сказать, теперь она всегда выходила здесь, когда ехала в это время дня. В жизни иногда случаются удивительные совпадения, и она даже не поверила сперва, когда узнала, что именно тут, по соседству с Агатиной школой, учится Эдвин. После уроков он часто прогуливался вдоль бульвара, и если Делии случалось оказаться поблизости, они проводили немножко времени вместе. Эдвин говорил, что ему не хочется ехать домой, но она втайне подозревала, что все это – только повод для встречи. Думать об этом было приятно, и, еще подъезжая к остановке, Делия начинала высматривать его в окно.