Маша Трауб - Суп, второе и компот

В эти дни все дети и взрослые вставали рано. Объявлялся общий сбор. В нашем доме за него отвечала тетя Марина. Она же распределяла фронт работ – на одну кухню собирали все мясорубки, которые имелись в доме, и мясо на фарш. На прокрутку тетя Марина ставила мужчин – своего мужа, дядю Гену, и любого чужого, который не успевал сбежать и попадался под руку. Колька стоял на подхвате, когда мужчины выходили на перекур. Мясорубки были ручные, крепящиеся к столу. Старые, но надежные. Мясо – трех видов и разных частей. Тетя Марина настаивала именно на трех видах, включая хоть маленький кусок баранины, в доставке которой были задействованы все возможные ресурсы.

С появлением в городке моей мамы тетя Марина расцвела – мама доставала мясо в большом городе, откуда ей привозили «не рожки да ножки», как говорила тетя Марина, а мякоть, которую даже можно было назвать свежемороженой. Тем не менее прокрутка мяса требовала тяжелых физических усилий. Пока мужчины крутили фарш, женщины чистили лук, много лука. Тетя Марина настаивала – часть пропустить через мясорубку, часть – мелко нарезать. Тогда вкус другой получится, и сока больше.

На кухне соседней квартиры замешивали тесто. Туда соответственно относили муку, яйца, скалки. Ответственной за тесто тетя Марина назначала тетю Наташу. Только у нее тесто получалось тоненькое, но эластичное. Лепилось, как пластилин. Хотя пластилин в тех условиях вовсе не лепился – вставал колом и, сколько ни грей в руках, не отогревался.

Тете Наташе на кухню отправляли в помощь девочек и маленьких детей, которым выдавали комочки теста, смешанного с солью – чтобы лепили и не мешались под ногами. Тетя Наташа быстро отбраковывала тех девочек, которые лепили неаккуратно, не старались сделать защипы ровными, и ставила их на чистку лука, чтобы обрыдались раз и навсегда. Лук был ядреным, выбивающим слезу, сколько ни держи его под холодной водой. Так что все старались лепить красиво, лишь бы не чистить лук. Мне она доверяла вырезать чашкой кружочки, но собирать остатки вырезанного теста и лепить новый комочек не позволяла. Зато я сразу же нашла общий язык с детьми – спасибо бабушкиному селу, – и меня в итоге назначили нянькой. Я лепила с малышами снеговиков, играла в ладушки, вырезала из бумаги снежинки. Странно, но девочки мне не завидовали – с детьми сидеть никто не любил. Я же считала, что мне очень повезло.

В еще две соседские квартиры со всего дома сносились пароварки, кастрюли и шумовки. Огромные блюда, тарелки. Приправы. Там проходил заключительный процесс.

Главным блюдом застолий были пельмени и манты. Пельмени лепились в промышленных масштабах. Тетя Марина подсчитывала – двести сразу сварить, еще по пятьдесят на каждую квартиру – заморозить. Нет, лучше триста сварить, а еще по сотне заморозить. Манты же делались на один вечер. Чтобы едва схватились на морозе и сразу в мантышницу – здоровенную кастрюлю, в поддон которой заливалась вода. Пельмени отваривались, но обязательно сложно – с лавровым листом, перцем горошком, солью. Тетя Марина, как шеф-повар, стояла на заключительном этапе. Чтобы ни один пельмень не разварился, чтобы манты были один к одному.

Она вылавливала здоровенной шумовкой, размером с детскую лопатку, пельмени, осторожно вытаскивала манты и выкладывала на блюда и тарелки. Щедро бросала сливочное масло, припасенное, естественно, заранее. Так, чтобы пельмени и манты плавали в масле, смешанном с бульоном. Получался скорее суп с пельменями – острый, горячий. Бульон тетя Марина варила отдельно – из остатков мяса, приправляла, бросала туда целиком луковицы, морковь, капустные листья для вкуса.

На весь процесс приготовления уходило часов пять, не меньше. Съедали все за час с небольшим. Но именно эти манты и пельмени я запомнила. Не только с мясом, но и с рыбой. Сверху тетя Марина присыпала перчиком, по желанию. А манты получались такими сочными, что сок, как его ни пытайся выпить, все равно лился в тарелку.

Пельмени вылавливались из тарелки ложкой, а бульоном их следовало запивать прямо из тарелки – поднять ее и отхлебнуть. Если пролил – ничего страшного. Но никто не проливал. Даже непонятно, что было вкуснее – бульон или пельмени. Я запомнила, что они были маленькими, аккуратными. Не здоровенными, как из магазина, а того размера, который умещался во рту целиком. Подцепить пельмень, раскусить, умереть от восторга, запить аккуратно из тарелки бульоном и подцепить еще один. И еще. Детям полагалась порция – двадцать штук. И по три манта на рот.

Манты же были огромными, внушительными, даже пугающими. Как ни подхватишь, как ни повернешь, чтобы выпить сок, все равно вытечет на тарелку. И потом, когда уже все съедено и сил нет даже дышать, надо взять кусок пресной лепешки, которую испекла тетя Марина из остатков теста – когда только успела, – макнуть мякотью в тарелку, в сок. Собрать весь, чтобы тарелка блестела от чистоты, и сидеть, тяжело и медленно жуя, потому что челюсти болели от количества пережеванного, а рот горел от перца и специй. Внутри все наливались теплом, даже жаром. Дико хотелось спать – так, чтобы снились солнце и бабушкина раскладушка, стоящая под вишневым деревом, и послеполуденная жара – одуряющая, от которой невозможно скрыться даже в доме.

Кажется, в тот первый раз, когда мы с мамой участвовали в общедомовой лепке пельменей и мантов, я уснула, привалившись на диванчике, уже не помню, на чьей кухне. Снилось мне бабушкино село, звенящий от зноя воздух в саду, запах варящегося кизилового варенья. Надо проснуться и помешать. Кажется, подгорает.

Я бы спала и дальше, но меня разбудил крик тети Марины.

– Колька, сволочь, ты нас со свету сжить хочешь? Машка, ты спишь, что ли? Посуду я за тебя мыть буду? – орала тетя Марина.

Я с трудом разлепила глаза, все еще надеясь, что проснусь в бабушкином селе. Там меня тоже будили криками, что нужно перемыть посуду и убрать со столов. Но нет. Тут же стало дико холодно – тетя Марина распахивала настежь окна. Я решила, что она сошла с ума. В окна полетел снег, подул ветер.

– Тетя Марина, закройте окно, я сейчас все помою, – промямлила я, решив, что соседка решила меня таким образом привести в чувство. Я честно пыталась встать, но никак не получалось.

– Так, смотри на меня! – заорала тетя Марина и начала лупить меня по щекам.

– Что я не так сделала? – Я начала всхлипывать. Щеки горели, было очень обидно.

– Колька, сволочуга, быстро иди сюда! Машку надо вытащить!

Я слышала, как орет тетя Марина, но она была где-то в тумане, будто не рядом.

Помню, что Колька прибежал, схватил меня под мышки и начал тянуть в коридор. Было больно.

– Мне больно, – сказала я.

Потом помню, как меня подхватили и выволокли. Потом несли и укладывали. Кто-то кричал, на меня сверху что-то лили и совали под нос какую-то вонючую ватку. Требовали, чтобы я открыла глаза, ответила, понюхала, выпила, приподнялась. Мне хотелось лишь одного – вернуться в глубокий сон и оказаться в бабушкином саду, на раскладушке под вишней. С кошкой, которая уснула на моей груди.