Мо Янь - Сорок одна хлопушка

— Говорят, это порошок красного цвета, бросишь на землю, может послышаться глухой хлопок, и поднимается облачко красного дыма, кое-кто говорит, что он может испускать странный запах, не ароматный и не зловонный, сколько бы ни было злых собак, все от этого дыма теряют сознание. — И продолжал голосом, в котором сквозили негодование и ужас: — Они идут тем же путём, что и тётки, которые используют снотворное для похищения детей, у них секта своя есть, а мы — простые крестьяне. Откуда нам знать, как они эти порошки готовят? Наверняка из чего-то диковинного и странного, что и отыскать непросто.

Опустив голову, я посмотрел на щурящихся спьяну собак у его ног и спросил:

— Этих вином обездвижили?

— Два цзиня вина извёл, четыре пирожка им скормил, прежде чем удалось напоить, сейчас все вина с низким содержанием алкоголя, тоска одна.

Сестрёнка сидела на корточках перед этими собаками, тыкала палочкой в тёмные и влажные пасти, то и дело обнажались белые клыки, и разносился густой запах вина. Собаки иногда закатывали глаза и сонно порыкивали.

Из дальнего склада в ближайший собачий загон были доставлены весы: один человек толкал тележку, железные колёса погромыхивали, крюк с противовесом покачивался. Для удобства управления мы соорудили новый собачий загон вплотную к овечьему и свиному. Это потому, что незадолго до этого одному из рабочих нашего промывочного цеха, который пошёл в общий загон для собак, овец и свиней, ползадницы перекусали полувзбесившиеся собаки, которых долго держали взаперти. Этот человек по сей день лечится в больнице, ему каждый день делают прививки от бешенства, но кто-то в больнице тайком распространил слух, что эти лекарства давно просрочены. Сейчас трудно сказать, заболеет этот человек бешенством или нет. Принять решение о капиталовложении в строительство загона для собак нас заставила, конечно, не только необходимость держать разных животных отдельно, но и покусанный зад рабочего, ещё одной важной причиной было то, что опьянённые продавцами собаки, протрезвев, начинали бесчинствовать и крушить всё подряд. Полагаясь на свои острые зубы семейства псовых, они постоянно нападали на свиней и овец. В этом загоне содержали три вида скота, поэтому двадцать четыре часа в сутки здесь очень редко бывали минуты покоя. Наладив работу в цехе, я с сестрёнкой бегал посмотреть, что там творится. В редкие периоды затишья пара десятков собак, стоя или лёжа, занимали большую часть пространства. В другом углу загона располагались свиньи — белые, чёрные, было даже несколько белых с чёрными пятнами. В другом были бараны, козлы и несколько молочных овец. Свиньи жались вместе головой к ограждению и задом от него. Овцы тоже жались плотно друг к другу, головами наружу, а несколько баранов с большими рогами выстроились кругом, играя роль охраны. На теле большинства свиней и овец были раны, все запятнаны кровью, конечно, от укусов собак. Нам удалось заметить, что даже когда собаки отдыхали, свиньи и овцы оставались в напряжении. Самыми расслабленными были собаки, во время отдыха между ними тоже происходили стычки: то пара кобелей сцепятся шутя или всерьёз, то всё скопище собак передерётся, и тогда овцы со свиньями были тише воды ниже травы, их как бы не существовало. Два десятка собак грызлись по стаям, они катались по всему загону, собачья шерсть летела во все стороны, всё вокруг было залито собачьей кровью. Некоторые собаки получили серьёзные ранения, были даже ноги откушенные. Было видно, что это не баловство, грызутся по-настоящему. Мы с сестрёнкой обсудили следующий вопрос: о чём думали свиньи и овцы, когда началась эта яростная внутренняя война? Сестрёнка сказала:

— Ничего они не думают, потому что им всё это время было не поспать, и наконец выдалась возможность вздремнуть, пока собаки дерутся.

Я хотел было возразить ей, но, глянув в загон, увидел, что так оно и есть: свиньи и овцы воспользовались случаем, улеглись на землю, закрыв глаза, и похрапывали. Войны среди собак — редкость, гораздо чаще можно увидеть, как они с коварными улыбочками во всю морду нападают на овец или свиней. В это время несколько больших свиней и крупных баранов, набравшись смелости, нанесли ответный удар по агрессивным собакам. Подняв передние ноги и высоко задрав головы, они яростно пошли вперёд, но собаки проворно отскочили в сторону. Кто-то спросит: не хочешь ли ты сказать, что эти мясные собаки не такие глупые? Как они могут быть бдительными, как лесные волки? Да, когда их только что посадили сюда, они действительно были глупыми, но, поместив их в загон, мы в течение недели ни разу не подумали их покормить, от голода их дикая природа возродилась, и одновременно вернулись знания. Они стали сами добывать пищу, естественно, нападая на запертых с ними в одном загоне овец и свиней. Атака баранов закончилась ничем, они пошли на собак второй раз, всё так же высоко задрав передние ноги, потом подняв головы и наставив на собак большие рога. Двигались бараны неповоротливо, однообразно, их движения повторялись, как у марионеток, и собаки легко отскочили в сторону. Бараны с трудом начали третью атаку, но силы у них уже были не те, и собаки избежали нападения без всякой спешки. После безуспешной третьей атаки боевой дух баранов решительно разложился, и собаки, зло усмехаясь, бросились на стадо овец. Они вцеплялись им в хвосты, кусали за уши, перегрызали горло. Раненые овцы жалко блеяли, нераненые беспорядочно, как мухи, толклись между собой, налетая головой на металлическое ограждение загона, сворачивая шею и падая без сознания на землю. Загрызенных овец и баранов стая мгновенно разодрала на куски и сожрала, оставив лишь несъедобные копыта, рога да клочки кожи с шерстью. Пока овцам приходилось туго, свиное стадо безостановочно дрожало. Собаки, когда овцы им приелись, стали нападать на свиней. Крупные боровы тоже пытались оказать молчаливое сопротивление — слышно было лишь вырывающееся из глоток тяжёлое дыхание, налетели на собак, словно чёрные снаряды. Собаки отпрыгнули и принялись свирепо впиваться в свиные зады и уши. С горестным хрюканьем боровы делали попытки обернуться и укусить в ответ, но стоило одному из них обернуться, на него налетали несколько собак и тут же сбивали на землю. Он оглушительно визжал, но через какое-то время визг прекращался. Его кровь заливала землю, брюхо было вспорото собаками, а некоторые уже бегали туда-сюда со свиными внутренностями в зубах…

Судя по вышеописанному, все должны понимать, что даже если бы они не искусали зад рабочему, их всё равно надо было отделить от овец и свиней. Не говоря о том, что мы потеряли бы немало отменной баранины и свинины, мы получили бы несколько десятков свирепых псов, справиться с которыми можно или ядом, или пулей. Если подходить к этому, как к забаве, то пусть бы их и свиней никогда не разделяли, но я-то, в конце концов, был не обычный мальчик, а начальник цеха, нёс на своих плечах большую ответственность и никак не мог думать только о развлечениях и вести предприятие к экономическим потерям. С помощью тридцати с лишним цзиней говядины и двухсот таблеток снотворного мы ввели эту свору взбесившихся псов в глубокий сон, а потом перетащили за ноги в только что сооружённый собачий загон. Через три дня они один за другим, покачиваясь, пришли в себя и в незнакомой обстановке некоторое время пребывали в замешательстве, не в силах сориентироваться. Затем стали с подвываниями бегать вокруг ограды. Натуру животного определяет пища, она влияет даже на его телосложение. До того, как попасть к нам, этих собак кормили рецептурными кормами, а теперь им скармливали отходы забойного цеха, и они пили кровь свиней, крупного рогатого скота и овец. Поэтому как бы тупы и слабы ни были собаки, стоило им перебраться в собачий загон, не прошло и нескольких дней, как они вернули свою дикую природу, став подобными волкам. Мы так поступили, во-первых, чтобы утилизировать отходы нашего забойного цеха и, во-вторых, чтобы вырастить настоящих хороших собак, мясо которых разительно отличается от мяса тех, кто долгое время взращивался на рецептурных кормах. Лао Лань сказал, что на пороге зима, приходит пора есть собачье мясо, и в эту пору мы должны мясом собак, полных дикой природы, пополнять творческую энергию ян, а также быть готовыми использовать мясо хороших собак, чтобы приглашать гостей и дарить им подарки во имя будущего нашего мясокомбината. Мы с сестрёнкой не однажды видели, как вечером, когда небо усыпано яркими звёздами, собаки сидят у изгороди, уставившись на созвездия, и нередко задирают головы, раскрывают пасти и издают заунывный и долгий вой. Это уже не собачий лай, а волчий вой. Если так воет одна собака, это ещё не создаёт атмосферы страха, но когда так завыли несколько десятков псов вместе, нам в тот вечер на мясокомбинате стало страшно, как в аду. Мы с сестрёнкой не робкого десятка, в тот вечер, когда ярко светила луна, потихоньку подошли к собачьему загону и через щели в ограде заглянули внутрь. Под лунным светом глаза этих псов светились зелёными огоньками, похожими на маленькие бумажные фонарики. Одни, задрав головы, заливались воем, другие, задрав заднюю ногу, мочились на изгородь, третьи носились и прыгали под лунным светом, их сильные тела разворачивались в прыжке, выписывая кривые в лунном свете, шерсть в нём поблёскивала как первосортный шёлк. Это что — свора собак? Ясное дело, стая волков. Отсюда мелькнула мысль: между людьми, едящими мясо, и теми, кто мяса не ест, должна существовать огромная разница, посмотришь на этих собак и тут же поймёшь. Когда эти псы питались рецептурным кормом, они были робкие, как овцы, и бестолковые, как свиньи, а стоило начать кормить их мясом, они тут же превратились в стаю волков. Сестрёнка словно прочитала мои мысли и прошептала мне на ухо: