Виктор Пелевин - Transhumanism Inc.

Рассказывая, Няша застегнула платье, спрятала канатку в сумочку, достала оттуда зеркальце и поправила свою «внутреннюю мобилизацию» — хотя ее короткая прическа не пострадала от процедуры.

— Лоханулась твоя тетка, — ответил Иван. — И наследники лоханулись.

— Почему. Может, им просто не хотелось у себя оставлять.

— А как ты ее настраивать научилась?

— В сети же есть. Это хорошая канатка, но есть и покруче. Как ощущения?

— Так, — сказал Иван. — Тяжела женская доля.

— От крэпера слышу, — засмеялась Няша. — Да не бойся, я твоим лошадям не расскажу.

— Я и не боюсь, — ответил Иван. — Просто как вспомню…

— Пенетрация, чтоб ты понимал, это для женщины точно так же. Раньше мы притворялись, чтобы выжить в вашем мире. А теперь мир наш. Ваша очередь привыкать.

— Только вуманизм вот этот не включай, — сказал Иван. — Раньше надо было.

Кабинка остановилась, и Иван с Няшей вышли в прохладную осеннюю тьму. Колесо закрывалось через час, и перед будкой билетера стояла последняя партия отдыхающих — разноцветно крашенная молодежь с кленовыми листьями в руках, двуполые и однополые парочки. В воздухе кисло попахивало туманом — похоже, кто-то уже заправлялся перед полетом.

— У вас всегда такой кайф продают под стенкой? — спросил Иван.

Няша пожала плечами.

— Под стенкой не знаю. Скорее только по праздникам. А у Мертвой Звезды всегда. Только под сердомол одевайся. Хотя бы сапоги правильные и кепка. Меньше вопросов.

Они вышли на главную аллею и остановились.

— Пошли на протест? — спросил Иван.

— Нет, — ответила Няша. — Я же сердомолка.

— Там никого не винтят, нормально раскуримся еще раз… И сердомольское меню там тоже есть… Слушай, кстати, а где мой рюкзак?

— Какой рюкзак?

— Ну я на протест брал. Там рогатка, шарики, маска. Респиратор. Он у меня был, когда на колесо садились?

— Не помню, — сказала Няша. — Вроде был.

— Значит, в кабинке оставил. Теперь с концами…

Он похлопал себя по карманам и облегченно вздохнул.

— Хорошо хоть, огменты в карман сунул. Все из-за тебя, женщина. Или я даже не знаю, как тебя теперь называть.

Няша, видимо, приняла это за комплимент — и улыбнулась.

— Спасибо.

— Пошли все равно, — сказал Иван. — Только на самый лайтовый.

— А лайтовый — это как?

В ухе Ивана проснулась Афа.

— С дунькой идеально в зону «Г», — заговорщически зашептала она. — Ой, каламбур получился, ха-ха-ха… Я не хотела подглядывать, извини. Если спокойно покурить — то «Г» правда лучшая зона, она сейчас совсем пустая. Будете одни. Атрибуты — букет гвоздик, коляска, слинг с ребенком. Ребенка можно взять напрокат. Кроме того, получишь плюс в карму — после того, как рядом с тобой столько раз произносилось ГШ-слово, на протест сходить полезно… Ты же фрумер.

Иван три раза ущипнул себя за мочку, и Афа стихла. Должно было хватить на полтора часа.

— Пойдем посмотрим, — сказал он Няше. — Уйти можно всегда.

«Территория Свободы» была целым отдельным парком в парке — ее окружала стальная ограда. На протест стояла большая очередь — пока сделанная из людей змея доползла до ворот с пламенеющим красным факелом, Няша с Иваном успели поругаться из-за очередного ГШ-слова, помирились и несколько раз очень классно поцеловались.

Здесь стояли в основном любители хардкора — молодые бойцы с битами и клюшками, в безразмерных майках поверх щитков. Шары их плеч перекатывались в лучах красных и синих софитов. Синий, кажется, был цветом свободы. Красный — цветом несвободы. Или уже наоборот — Иван помнил только прошлый сезон. Курить в такой толпе не хотелось, тем более что вокруг уже надевали клыкастые и рогатые маски. Няша косилась на тестостероновое буйство с опаской, заметно дичилась — но Иван уже знал цену ее мимикрии.

— Территория свободы! — вещал рекламный бас в динамике над воротами. — Праздничные скидки с крыши! Не упустите шанс сломать шею!

Билеты опять оплатила Няша — ну просто так получилось. Ивану это начинало нравиться. Впрочем, вейпы все равно стоили дороже.

В зону «Г» кроме них ехала только одна парочка — курсант претория со сломанным носом и молоденькая барышня в кисейном платье. Они начали целоваться прямо в вагончике, не стесняясь ни Ивана с Няшей, ни чипованой лошадки, а потом слезли с телеги не доезжая турникета и исчезли где-то в кустах.

Вагончик развернулся у полутемного диспенсера, лошадка нехорошо дернулась, подождала, пока пассажиры вылезут, дернулась еще раз и побежала назад. Микроинсульт, подумал Иван, глядя ей вслед. Долго на чипе не протянет.

— Мы тут одни будем, — сказала Няша. — Смотри, какие дети прикольные…

Иван подошел к диспенсеру.

Дети, сидевшие на двух полках, походили на ободранных тюремных кукол, которыми играло несколько поколений злобных малышей. На куклах были застиранные ветхие пижамки, заштопанные на локтях и коленках. Они еще сохраняли рисунок — с цветами, попугайчиками, морковками — но уже из последних сил: так половая тряпка пытается намекнуть, что была раньше чем-то другим. Снизу стояли разноцветные коляски.

— Нам двоих, — сказала Няша.

Привратница с вытатуированной на лбу виселицей и фингером («сначала там были буква «Г» и фингер, — догадался Иван, — а потом жизнь надоумила») выложила на прилавок два увесистых пластиковых тельца.

— Коляски сегодня не выдаем, — сказала она.

— Нет, — ответила Няша, разглядывая детей, — нам мальчика и девочку.

— Ты себе бери, — сказал Иван, — а мне не надо.

— Тоже понесешь, — засмеялась Няша. — Иначе какой ты мужик.

— Я лучше букет возьму.

Но было поздно — на жестяной прилавок перед ним шлепнулась девочка лет пяти.

— Она же грязная, — сказал Иван, брезгливо оглядывая ребенка.

Это обидело привратницу.

— Наши дети стерилизованные, — ответила она. — Их медкомиссия проверяет на зику и все остальное.

— Верю, — сказал Иван. — Раз хлоркой пахнут.

— Вы детей просто не любите, — ответила привратница.

— Как их включать? — спросила Няша.

— На спинке между лопатками нажать. Выключать так же.

— Их на территории можно оставить? — спросил Иван.

— Можно. Только не выключайте тогда. Они сами назад приползут.

— А, — сказал Иван. — Вот чего они у вас такие потертые.

— Да, — ответила привратница. — Вы отдыхаете, а мы стираем и штопаем.

Няша включила своего мальчика, подняла и посадила на плечи. Иван сделал последнюю попытку отодвинуть девочку прочь — но Няша шлепнула ее ладонью по спинке и посадила на Ивана.

Холодные пластиковые ноги сразу показались неприятно живыми и сильными — они сильно сдавили шею. Потом одна нога пошевелила пальцами и стукнула его пяткой в грудь.

— Папа большой, — сказал сверху детский голосок.