Виктор Пелевин - Transhumanism Inc.

— Давай, — кивнул Иван. — Только задержку покороче, чтоб без дрожи.

Няша отбила сложную чечетку пальцем на стальной пуле в своем ухе, и Ивана качнуло. У него закружилась голова — пришлось опереться на стену кабинки.

Он теперь чувствовал не просто Няшу, но и то, как она ощущает его самого, и как ей это странно и прикольно, а потом замечал, как она ловит докатывающееся до нее эхо этой воспринятой им странности — того, что он знает, что она знает, что он знает, и так до бесконечности: каждое движение рук и касание губ отражалось в двух повернутых друг к другу зеркалах и превращалось в бесконечный коридор догоняющих друг друга вспышек.

— Задержка норм? — спросила Няша.

— Идеальная.

— Как калейдоскоп, да?

— Только не сжимай так, — попросил Иван. — Мне больно.

— Это не тебе больно, — сказала Няша. — Это нам.

— А распухнет у меня, — ответил Иван.

— Мещанин, — засмеялась Няша.

— Я, между прочим, тоже могу больно сделать, — сказал Иван.

— А я, может быть, провоцирую.

— На тогда… Вот. И вот. Так нравится?

— А тебе?

— Мне нет. Как будто собака за сиську кусает.

— А ты чувствуешь, как мне нравится, что тебе не нравится?

Иван подумал.

— Чувствую на периферии. А ты чувствуешь, что мне не нравится, что тебе это нравится?

— Ага, — восхищенно выдохнула Няша. — Как же круто.

— Да, — согласился Иван. — Офигительно. Так только на тумане бывает.

— Я сейчас трахну нас в одно место, — сказала Няша. — Прямо у окна. Можно?

— Можно, — ответил Иван. — А ты подготовилась?

Няша захихикала.

— Сердомол всегда готов.

— Тогда оттопырься ко мне. И не высовывайся, а то дрон подлетит…

— Я в курсе, — сказала Няша и потянула вверх платье. — Давай… Вот так. Давай сильнее, не бойся… Вот… Вот. Ты чувствуешь, как я тебя деру?

— Угу, — морщась, ответил Иван.

— Быстрее… Быстрее… Я деру тебя как сидорову козу. Я деру тебя как врага России. Как сраного Гольденштерна…

— ГШ-слово не говори только, — прошептал Иван. — Карму попортишь. Себе и мне.

— А тебе-то почему?

— Мне минус будет за то, что я с тобой общаюсь.

— Ты со мной просто в одной кабинке едешь, — ответила Няша. — Быстрее… Быстрее, пожалуйста… На тебе, сука… На тебе, Гольденштерн… На… Не тормози только, милый…

— ГШ-слово больше не говори, — сказал Иван.

— Хорошо. На тебе, баночная гнида. На тебе, кровосос. На, на… А-а-а-а-аааааааа!

— Не кричи так, — попросил Иван. — Дрон прилетит.

— Ты же меня сам пальцем там трешь, — прошептала Няша.

— Я не тебя, а себя… Тебе как?

— Мне да… А тебе?

— Мне сложно, — сказал Иван. — Ты противоречивая.

— Не бойся диалектики. Порвем очко Гольденштерну…

— Я бы тебя сейчас ударил, — засмеялся Иван, — но боюсь, тебе понравится.

— А почему ты боишься?

— Потому что мне тоже больно будет.

Няша высвободилась, повернулась к Ивану, потянула его к себе и поцеловала.

— Давай теперь по-нормальному, — сказала она, садясь в кресло и поднимая ноги. — Иди сюда… Да. Быстрее… Только не думай, что ты меня трахаешь. Это все равно я тебя трахаю, просто по-другому…

— Мы трахаем себя, — сказал Иван примирительно. — Зачем углубляться?

— Нет, — ответила Няша. — Мне важно… Ты разве не чувствуешь?

— Чувствую, — сказал Иван. — Обратный реверс, процентов двадцать.

— Тридцать пять. Мы по факту поменялись, понял? Когда мы ехали вверх, самцом был ты. А теперь самец я.

— Слушай, — сказал Иван, — ты ведь уже поглумилась. Давай без канатки закончим, а? Я у тебя как швейная машинка. Или как рысак в коляске. Устал уже. Давай по-человечески… Как парень с девушкой…

— Подожди немного… На вот… На, на, на… Еще быстрее можешь?

Иван тяжело задышал.

— Еще… еще…

Иван наконец не выдержал и вынул из ее уха стальную пилюлю.

— Няша, — сказал он. — Ты же девушка. А я парень. Я специально девушку искал без кнута. А это тот же кнут, только виртуальный. Я хочу это с тобой делать нежно и наоборот. Вот так.

— Без канатки глюки пойдут, — ответила Няша. — Обломает.

— Лучше глюки, чем так собачиться. Мне нравится на тебя просто смотреть. Ты сейчас такая красивая…

Няша правда была хороша — раскрасневшаяся, с блестящими потемневшими глазами. Ее сердомольское платье, расстегнутое на груди и задранное до пояса, волновало своей асексуальностью.

Иван склонился над подругой и сощурил глаза. Канатка, свисающая из его уха, теперь подключала его только к мировому эфиру. Толчки его тела раскачивали Няшу, и скоро ему стало казаться, что они вприпрыжку идут куда-то в полутьме.

Няша горбилась. Кажется, она несла в руках две большие сумки. Наверно, следовало ей помочь… Нет, сумки вроде ехали по земле… Это не сумки, понял наконец Иван, это дети. Большие уже дети, которые тянут Няшу в разные стороны. А сама Няша была далеко уже не няша — толстая, немолодая, в нелепой беретке, с застывшей на лице страдальческой гримасой. С каждым ударом бедер Иван делал ее все старше и печальней, а дети, как два маленьких динозавра, пытались разорвать покорное тело на части… И так они шли и шли куда-то вместе — наверное, домой — а сумрак вокруг становился все непрогляднее. Скоро Няша стала совсем старухой, а дети выросли — но почему-то до сих пор рвали ее напополам…

Няша шлепнула Ивана по щеке, и он пришел в себя.

— Ты так никогда не кончишь, — сказала она. — Верни канатку.

Иван вздохнул и вставил болтающуюся на проводе пилюлю в ее ухо.

— Давай быстрее, — сказала Няша. — Уже подъезжаем скоро.

— Хорошо, — ответил Иван. — Только без членовредительства.

— Это уж как получится…

Няша стала бить его телом в свое, а Иван смотрел на нее — и все еще видел зародыш старческого безобразия на месте ее красоты. Собственно, сами красота и свежесть и были этим зародышем. «Может, — подумал он, — в канатке жил какой-то вирус? И перепрыгнул на имплант?»

Но молодящаяся старуха стучала в свои же задранные к потолку бедра все быстрее, и, надо признать, была пока не такой уж старой, даже совсем еще не старой, и вполне привлекательной, так что сопротивляться неизбежному скоро стало невозможно…

Няша вынула канатку из его уха, потом из своего — и аккуратно смотала провод.

— Ты опять туда сделал, да?

— Это не я, а ты.

Няша засмеялась, поднялась с сиденья и стала приводить себя в порядок. Затем кинула салфетку Ивану.

— Через пять минут выходим. Тебя прет еще?

— Нет, — сказал Иван. — Как кончил, все прошло.

— У меня тоже.

— Откуда у тебя такая канатка? — спросил Иван. — Она же стоит, наверно, как это колесо.

— Из Винницы привезла. У меня там тетка работает, хелперов выращивает.

— А откуда такие канатки в Виннице?

— Там сложная история. Они налево что-то строгают. Это был бартер из Японии. Заказчик помер, а на счету у него ничего нет. Наследники расплатились с комбинатом его имуществом. Нелегально, понятно. Целый контейнер пришел. Дорогие вещи — старые мечи, вазы, антикварная мебель, циновки какие-то с кровью, палочки для еды, мужское белье, тарелки фарфоровые, всякая мелочь и эта вот фиговина. Просто сгребли в кучу все, что от человека осталось. Тетка взяла канатку вместе с вазой и столиком — решила, это что-то медицинское. Вставляла себе в уши, и ничего не было, ясное дело. А вставить второй конец кому-то другому просто не доперла. Я у нее увидела и выпросила. Сказала, это подводные наушники. А она у меня воды боится, так что отдала сразу…