Виктор Пелевин - Transhumanism Inc.

— Смотри, — сказал он, обняв ее за плечи.

— Куда?

— На солнце. Те, кто в банках, не видят солнца. Они вместо этого видят его . Нам сложно понять как — но если под туманом глядеть на закат, можно иногда поймать резонанс. Как бы ощутить наводку через имплант. И тогда понимаешь, как это будет, если нам повезет…

— Нам не повезет.

Иван повернул ее голову к закату.

— Сощурься и смотри на солнце. И облака вокруг. Вот сейчас. Видишь что-нибудь?

Няша неуверенно пожала плечами.

— Словно бы какие-то ангелы, — сказала она. — Ангелы, облака, светила…

Иван сощурился тоже.

— У него просто лиц много. Кажется, что они разные. А он на самом деле один.

— Нет, — сказала Няша, наклоняя голову. — Их много. Смотри, они как бы сражаются… Нет, не сражаются, а воспаряют. Пытаются… А другие их сбрасывают и низвергают. Как может быть, что он при этом один?

— В этом как раз вся крутизна, — сказал Иван. — Знаешь, бывают такие кукольники — надевают кукол на обе руки? И потом показывают зрителям, как эти куклы дерутся. Вот тут то же самое, только рук много-много. И все друг с другом как бы воюют, понимаешь? Но это понарошку. Прекрасный один. Он — и есть мы все. Он нас возьмет к себе. Пошлет тебе банку.

— Свидетели в это верят?

— Свидетели надеются. И некоторым он правда посылает. Ты же слышала, наверно, в новостях. Только там не говорят про Прекрасного, говорят про «TRANSHUMANISM INC.»

— Хорошая у вас религия, — сказала Няша. — Но если он — это мы все, как мы тогда на него смотрим? Мы тоже должны быть им.

— Правильно, — ответил Иван. — Ты умная, сразу просекаешь. Правильно, мы тоже он. Просто мы не в курсе. Мы галлюцинируем. Но перед самым закатом будет секунда, когда мы сможем увидеть. Он пройдет сквозь нас. Этот момент очень короткий… Два раза в сутки бывает — в полдень и на закате. Если не знать, даже под туманом не заметишь.

— Когда?

— Скоро. Прямо вот-вот… Лучше не смотри тогда, а закрой глаза. В первый раз легче почувствовать.

Няша зажмурилась.

— Прямо сейчас, — повторил Иван. — Внимание… Вот. Видела?

— Да, — прошептала Няша. — Как будто кто-то в меня заглянул. Заглянул и сразу выскочил.

— Некоторые смотрят через закопченное стекло в полдень. Тоже под туманом, понятно. Кажется, что открывается дверь, на миг становится светлее — а потом Прекрасный начинает падать. В смысле, заходить. Но в полдень опасно, можно ослепнуть.

— Солнце уже красное, — сказала Няша. — Ты что-то еще видишь?

— Да.

— А я потеряла.

— Сейчас вернем, — ответил Иван. — Я начну говорить, и ты понемногу будешь различать. Я так делал уже с фе… С друзьями. Смотри внимательно на солнце. Представь, что это такой падающий огненный шар… Видишь?

— Вижу, — сказала Няша.

— Он как бы космонавт, горящий в атмосфере. Летит вниз, почти параллельно горизонту. Выставил плечо вперед, и оно вместе с головой раскалилось. Печальный такой.

— Да, теперь вижу, — кивнула Няша и сильно сжала руку Ивана. — Он на демона похож.

— На какого демона? Почему?

— Да нет, не на демона, а на картину. Был такой древний художник Врубель, он рисовал печальных демонов. Они у него очень красивые, загадочные и грустные. Непонятно, что с ними приключилось. По настроению похоже.

— Не видел, — сказал Иван. — А теперь, смотри — он как бы от чего-то убегает. Оглядывается. Видишь?

— Не убегает, а уносится, — поправила Няша. — Он летит.

— Самое красивое утром бывает, — сказал Иван. — Там лица появляются. Спокойные, счастливые. Молодые, старые. Разные.

— Это опять под туманом надо?

— Ага. Но ты лучше не пробуй одна, можно глаза попортить…

Кабинка уже поднялась в высшую точку траектории. Глядеть на заходящее солнце было приятно и грустно.

— Так ты в него правда веришь? — спросила Няша. — Что он тебе банку пошлет?

Иван подумал, как ответить, не попортив карму.

— Знаешь, — сказал он, — кукуха ведь все слышит. Но я тебе так скажу. Свидетели бывают разные. Некоторые верят в Прекрасного как в Невыразимого. Ну типа как в бога. А некоторые просто надеются, что им на этой дорожке банка обломится, типа как в лотерею. Если профайл будет правильный. Я ведь тебе говорил, где учусь. По линии гужевого транспорта до банки доехать трудно, это только Гольденштерн смог. Только не тот, а другой. Думай сама…

— Ты меня запутал, — сказала Няша, покачиваясь у окна из стороны в сторону. — Я больше не хочу думать.

— Я тоже, — ответил Иван.

Он прижался к ней сзади — именно так, как хотелось весь день, когда он глядел на ее спину — и почувствовал, что второй раз вполне реален. Уже прямо сейчас. Няша тоже почувствовала.

— Только давай теперь медленно, — попросила она. — И не надо больше прямо туда, хорошо?

— Ты же на таблетке, — сказал Иван.

— Просто негигиенично, — ответила Няша. — Но если очень-очень хочется, то можно. Хочешь, канатку включим?

Иван недоверчиво поднял брови.

— А у тебя что, есть?

Няша улыбнулась.

— Ну сердомолочка, — покачал головой Иван. — Ну проказница…

— В тихом омуте черви козыри, — хихикнула Няша. — У нас в уставе ничего про канатку нет.

— А что ты молчала тогда?

— На приходе не люблю, — сказала Няша. — А вот когда отпускает, самое то. От глюков спрячемся.

— Смотри, — сказал Иван, кивая в окно, — даже небу за тебя неловко. Такие вещи предлагаешь… Но я вообще-то за.

Небо на западе действительно было пунцовым, будто от возбуждения или стыда. Было еще светло, но солнце уже скрылось за тучей, похожей на фиолетовый линкор. Кабинка начинала спуск.

Надо было спешить — оставалось всего полчаса.

Няша достала из сумочки две стальные пилюли, соединенные тонким проводом.

— Ух ты, — сказал Иван. — Так это канатка у тебя. А я подумал, наушники. Японская?

— Да, — ответила Няша. — Самонастройка с реверсом. Не бойся, имплант не выбьет. Я раз пять на ней каталась уже.

— Я и не боюсь, — сказал Иван.

Взяв холодную пилюлю, он вставил ее в левое ухо.

— Как пуля.

— Темная ночь, — тихо запела Няша услышанную в аллее военную песню, — один пуля застрял в провода… Другой пуля всю ночь напролот за грузином ганалса…

Ночь и правда была уже здесь — хотя пока что в виде слабого трехпроцентного раствора. И ночь была нежна.

Иван положил руку Няше на грудь и почувствовал, как чья-то ладонь легла на его кожу. Он сжал ее сосок — и чьи-то пальцы сдавили его собственный, тут же набухший в ответ.

Канатка работала безупречно — он теперь одновременно был Няшей, глядящей в окно на сгущающиеся сумерки, и парнем, неторопливо исследующим каждый сантиметр ее тела. Причем, что было особенно круто, он чувствовал его даже лучше, чем свое.

— Классно, — сказала Няша. — Давно у меня такого стояка не было… Реверс включим?