Виктор Пелевин - Transhumanism Inc.

Иван вздохнул и подошел к турникету вслед за Няшей. Ему казалось, что он уже видел все это под туманом. Это было жутковатое чувство.

Впереди была обширная полутемная пустошь, похожая на заброшенное футбольное поле. Ее освещали габаритные огни по краям.

— Она же короткая, эта зона «Г», — сказала Няша. — Мы ее за минуту пройдем. А я слышала, там как бы длинная улица.

— Картинка корректируется, — ответил Иван. — Будешь на самом деле ходить кругами, а думать, что идешь вперед. Всю жизнь так можно идти. Ну как, здесь дунем, или потом?

Няша оглянулась по сторонам.

— Ты уверен, что надо?

— Второй раз уже не так сильно будет, — сказал Иван.

— Давай тогда здесь.

Иван достал вейп. В этот раз Няша затянулась еще глубже, и ему досталось меньше — но он промолчал. Как только вейп догорел, он присел и вдавил его глубоко в землю.

— Папа большой, — повторил сверху детский голосок, когда он выдыхал пар, и пластиковые ноги сжали его крепче. — Папа сильный…

Иван надел огменты и оказался на городской улице.

В симуляции было еще светло. Люди шли по широкой грунтовке среди двухэтажных городских усадеб, обходя навозные кучи и лужи. Некоторые махали разноцветными флажками. Народу было не так чтобы слишком много, но хватало. Над крышей ближайшего барака левитировали стальные слова:

ТЫ ПОВЕРЬ В ИНУЮ ЖИЗНЬ

НА ДРУГОЙ МЕЖЕ

TRANSHUMANISM INC.

По обочинам улицы стояла сердомольская конница — улан-баторы, словно бы перенесшиеся сюда из Кремля. С пиками, в красных шлемах. Многовато сердобольской конницы для одного дня.

— Твои солдатики, — сказал Иван, кивая на них.

— Наши, — ответила Няша. — Слушай, а как мы их назовем?

Она, похоже, видела что-то другое — и подумала про детей.

— Конные обезьяны, — предложил Иван.

Няша стукнула его по спине.

— Я про деток. У нас девочка и мальчик. Мы вот фрумеры. А они кто будут?

Иван подумал немного. Под туманом это было непросто.

— Кажется, сейчас первую букву меняют, — сказал он. — Наверно, грумеры.

— Давай им имена дадим.

Дети выглядели стопроцентно живыми — у мальчика на плечах Няши даже текла из носа зеленая сопля.

— Давай Иван и Няша.

— Лучше Няш и Иванка, — ответила Няша. — Они же грумеры.

— Не возражаю. Она меня задушит сейчас, твоя Иванка.

— Она такая же твоя, как моя, — фыркнула Няша.

Иван остановился, чтобы перебороть головокружение.

— Нафига вообще надо было их из дома брать? — спросил он.

— Одних надо было оставить? Любишь кататься, люби и саночки возить.

— Так я их и вожу все время, — ответил Иван и хихикнул. — Даже когда тебе кажется, что я катаюсь.

— А вот за это можно и по морде получить.

— Ну попробуй.

— Ну на.

Няша ударила — но не по морде, как обещала, а по бедру, острым кулачком и очень сильно.

— Уй, — сказал Иван. — Мне больно.

— Мне тоже больно такое слышать, — ответила Няша. — Еще хочешь?

Ребенок наверху заплакал и сжал ноги на шее с такой силой, что Иван взвыл.

— Ой, ну что же вы все против меня!

— Не обижай маму, — сказал тонкий голосок.

— Это твоя мама меня обижает! — заорал Иван. — И ты тоже, Иванка! Ты задушишь сейчас своими ножищами!

— Папа плохой! — заорала Иванка, двигая ляжками как ножницами. — Плохой!

— Я плохой, да, — повторил Иван. — А вы все хорошие.

— Успокойся, — сказала Няша. — На нас люди смотрят. Ты сюда протестовать пришел, так протестуй.

Иван поглядел на ее платье, наморщился, словно силясь что-то вспомнить, но не сумел — махнул рукой, повернулся к ближайшему улан-батору и заорал, обращаясь не к нему, а к его более понятной лошади:

— Псотрап! С тартаренами воевать надо, а не со своим народом!

Улан даже не посмотрел в его сторону. Зато лошадь дернула головой и навела на Ивана матовый глаз. Иван вспомнил курс боевой имплантологии и притих — такие лошади могли пробить грудную клетку прямым ударом копыта и шли в атаку, когда струсивший всадник пытался повернуть назад.

Няша между тем тоже начала протестовать:

— Гольденштерн англо- sucks ! Гольденштерн sucks Афон!

Все это были древние как мир методы обмана кукухи, и они уже лет десять не канали — минусы в карму за такое шли, и даже более жирные, чем за ГШ-слово просто. Но Няше было мало.

— Гольденштерн антихрист!

Иван дернул ее за рукав.

— Прекрати немедленно, — зашипел он, — ты же знаешь, что я… Ты меня сейчас в такой минус уведешь, что я год буду вылезать!

— А ты ударь, — предложила Няша. — Ударь попробуй. Ударь прямо при детях…

— Ты напрашиваешься?

— Попробуй, — сказала Няша. — Попробуй и увидишь, что будет…

— Папа плохой, — заныла сверху дочка. — Папа злой. Папа маму не любит… А я папу не люблю.

— Ну и перелезай тогда к своей маме, — огрызнулся Иван, — на вот… Пусть она тебя на руках несет.

— И понесу, — ответила Няша. — Иди сюда, милая…

Слезая с папиных плеч, Иванка задела его огменты, и очки свалились с лица Ивана, повиснув на одном ухе.

— Ах! — сказал Иван. — А…

Вокруг был полутемный пустырь, освещенный только периферийными огнями. Огни меняли цвет — с синего на красный и назад. Рядом шла сердомолка с двумя шевелящимися куклами в руках — они карабкались по ее плечам к голове, а сила тяжести с той же скоростью стаскивала их вниз.

Издалека доносились стрельба и разрывы пиропакетов — похоже, в зоне «А» начинался серьезный замес. На краю поля кричала хриплая ночная птица.

Иван огляделся. Сзади, неестественно покачиваясь, приближалась другая парочка — те самые преторианец с барышней, что убегали в кусты. Преторианец нес в руках палку — наверно, какой-то видный в симуляции транспарант. У девушки на плечах сидел потертый пластмассовый ребенок с букетом гвоздик.

— Мочи кромешников! — кричала девушка. — Бей мозгососов! Отпустите нас в Эдем!

Преторианец нервно морщился, но не говорил ничего. У них все наоборот, подумал Иван. Прогрессивная подруга и слуга режима. Хотя на самом деле с преторианцами непонятно, у какого режима они слуги. И лучше в это не лезть, особенно Свидетелю Прекрасного…

Видимо, программа аттракциона засекла остановку Ивана и довернула второй парочке дугу — они изменили курс и ушли от сближения.

Иван надел очки и снова оказался в человеческом потоке рядом с Няшей. Первым делом он отыскал глазами преторианца с кисейной барышней. Теперь они шли в толпе справа. Оказывается, преторианец нес пику с насаженным на нее карликом-тартареном — в карикатурной черной чалме, с выпученными злобными глазами и двумя кривыми саблями в руках. Тартарен очень натурально хрипел. Люди вокруг смеялись.

— Слушай, — сказал Иван Няше, — я опять на несколько минут забыл. Представляешь? Только что шел и думал, что все это на самом деле. Даже улана забоялся.