Теодор Мазилу - Заства

Они любили друг друга, просто потому, что жили на свете: этого им было достаточно. Она узнала, что есть такой мужчина, как Вицу, а он открыл такую женщину, как Дорина. Вот и весь процесс, через который прошла их любовь.

Годы не могут уменьшить или омрачить такой любви, ее не может покалечить ни привычка, ни совместная жизнь. Их чувство возникло в силу простого факта, что они близки один другому, и только какая-нибудь внешняя причина, а именно смерть, могла разрушить их счастье. Любовь Вицу к Дорине оставалась такой же живой и горячей даже после ее смерти; создавшаяся между ними духовная связь обрела независимое существование, стала объективной силой, и они лишь подчинялись этой большой, рожденной ими силе. Поэтому смерть Дорины не превратила их любовь в нечто абстрактное, в примирение или печальную мудрость; она оставалась все та же, что и прежде, с ее светом и волнениями. Но именно сознание того, что радости и волнения пережили ее смерть, обостряли страдания Вицу, увеличивали его горе. Он верил, что после смерти их обоих любовь их будет еще жить и дальше, переживет их, чтобы потом превратиться в невесть какое дуновение, ласку или песню.

Оба ненавидели всякое преуменьшение чувства: не сюсюкали в любви, не придумывали друг другу ласкательных прозвищ, не целовали друг друга в лоб. В их физической близости преобладала всегда серьезность, огромная потребность духовного общения, выражения того, что не умеют выразить слова, потребность известной доли молчания и даже суровости.

Дорина провинилась только раз. Однажды, когда он вернулся с работы, она сказала ему:

— Твой супчик на столе…

Вицу с ужасом услышал эти слова, которые долго потом огорчали его… И Дорина поняла грусть своего мужа, как понимала и многое, исходящее от него. Упреки Вицу помогали ей быть самой собой, и она принимала их всегда сразу, без всяких мучительных вопросов. То, что говорил ей муж, всегда существовало, — правда, в неясной форме — и в ее сознании. То, что говорил Вицу, никогда не казалось ей чуждым. Его упреки звучали для нее всегда знакомо, близко, но это впечатление создавалось у нее не только потому, что и она их продумывала, а потому, что в них была и правда, и красота. И она, в свою очередь, почувствовала, что в любовь, которая означает силу и радость, ласкательные словечки и сюсюкание вносят безобразную, печальную нотку.

Свет, который они дарили окружающим, сторицей возвращался к ним. И любовь их щедро заливали каскады света.

— Тэнасе меня о тебе спрашивал. «Как поживает Дорина, Вицу?»

— Пришло тебе письмо от товарища Панаита… Благодарит тебя за заботу о сыне…

Он слишком горячо любил Дорину, слишком крепко верил в нее, чтобы не сказать ей, что он коммунист и работает в подполье. Доверие, с которым он признался ей во всем этом, еще больше сблизило их. Она в свою очередь начала работать с женщинами, занятыми, как и она, на производстве, на фабрике «Короана». Заботилась о детях арестованных товарищей и таким образом стала «тетей Дориной».

Дорина умерла в расцвете лет, в результате беременности.

Провела рукой по его волосам и с улыбкой сказала ему:

— Ну, вот и все, Вицу… кончено и это…

Она была счастлива, чувствуя, что при таких обстоятельствах Вицу ждал от нее именно этих слов. «Скажи, Вицу, угадала я, что надо было сказать в такую минуту?»

Он смотрел на нее со страстной любовью и болью. И ему так хотелось, так хотелось, чтобы она, которой предстояло вскоре умереть, взяла с собой и частицу его существа.

Вицу остановил на ней долгий взгляд и невольно застонал; частица его души и тела была с Дориной, должна была вскоре встретиться со смертью. А Дорина улыбалась, предчувствуя, что частица ее души и тела останутся с Вицу, будут жить и далее, видеть небо, радоваться. Она чувствовала потребность подчинить себе те годы, которые пройдут после ее смерти, хотела теперь уже знать, как будет выглядеть Вицу и тогда, после.

— Скажи мне что-нибудь, Вицу… Посмотрю, что может тебе взбрести на ум лет так через десять…

Незадолго до смерти наступила эта торжественная минута, в которую жена доверила ему живую долю самой себя, ту частицу ее, которая должна была остаться с ним, с Вицу, минута, когда она посоветовала ему, какие именно цветы ласкать от ее имени, что именно делать, какие именно слова произносить.

Смерти не удалось полностью раздавить ее. Она всецело отдалась мужу, внесла луч утешения в жизни многих людей. И немало дорог пришлось бы исходить смерти, для того чтобы стереть ее след с лица земли, вырвать память о ней из всех душ, в которые она внесла луч света и радости. А это превышало могущество смерти.

Жанна была одна. Она положила вязанье на подушку и протянула руки к лампе, чтобы немного погреть их. Заметив Вицу на пороге, она испуганно вздрогнула: этого она не ждала.

— Не думала, что придешь, — сказала женщина, дивясь и далее присутствию у нее в доме этого человека.

«Чего это она так удивляется?» — задал себе вопрос Вицу, которому не нравилось, что она удивляется и недоверчиво покачивает головой. «Это кажется ей чудом. Обо всем она подумала, все предусмотрела, только это не могла предвидеть».

А Жанна продолжала дивиться его присутствию, будто никогда и не надеялась на подобную радость. Счастье казалось ей таким далеким и несбыточным, что она, вероятно, никогда о нем как следует и не подумала.

— Был у тебя сегодня кто-нибудь? — спросил Вицу с искоркой надежды в душе.

— Кому ко мне приходить-то? — подивилась она усталым голосом, не подозревая всей важности этого вопроса. — Ко мне никогда никто не заходит, я люблю сидеть одна…

Вицу с болью в сердце выслушал этот ответ. Женщина и не подозревала, что таким образом она навсегда отдалила его от себя.

— Так-таки никто, абсолютно никто? А ну-ка, постарайся припомнить! — настаивал Вицу в надежде, что на этот раз она даст ему другой ответ.

— Никого у меня не было…

Ему хотелось сказать ей доброе слово, разогнать немного ее печаль. Он отказался от мысли сказать, что не любит ее. Отдавал себе отчет в том, что женщина по-своему любит его и что ей было бы трудно выслушать правду. Но досадовал на нее за то, что не мог сказать, что не любит, за то, что она недостаточно сильна, чтобы смотреть правде в лицо. Его огорчало, что из-за ее слабости он вынужден отложить свое признание, не говорить ей сейчас же, что не любит ее и за что именно не любит. Он скажет ей это позже… когда она станет сильнее… тогда он ей скажет.

«Пусть она сначала заведет себе друзей, не сидит каждый вечер одна при лампе, научится понимать жизнь, прочно стоять на ногах. Только тогда я возьму ее за руку и скажу, что не люблю ее».

— Надо бы и тебе немного выходить, вращаться среди людей… Не сидеть весь день дома…