Теодор Мазилу - Заства

Кэлэрецу сидел, съежившись, в своем уголке, как бы боясь, чтобы его не заметили. Он ждал, чтобы цыгане кончили песню и отошли к своему столу, где их ждала закуска и выпивка. Но как раз, когда он собирался подойти к столу Ефтимие, цыгане приблизились к начальнику поста и заиграли что-то заунывное. И Кэлэрецу не солоно хлебавши был вынужден снова вернуться на свое место.

Его брала досада на музыкантов. Из-за них ему не удалось подойти к Ефтимие. Жандармскому начальнику не нравилось, чтобы его беспокоили, когда цыгане играют специально для него. К тому же и женщины ни на минуту не оставляли его в покое.

И каждый раз, когда он порывался подойти к Ефтимие, музыканты принимались играть оживленнее, чем когда-либо, и Кэлэрецу был вынужден возвращаться на свое место.

Наконец музыканты устали от всех охов и вздохов, положили на лавку скрипки и цимбалы и принялись за еду. Но радость Кэлэрецу была недолгой. Ефтимие тоже проголодался. Оторвав ножку цыпленка, он стал усердно искать взглядом миску с чесночной подливой.

— Подле тебя она… где ищешь? — отозвался кто-то, пододвигая к нему миску.

— А что же с этими яйцами? Сейчас куры несутся? — обиделся проснувшийся поп.

Осторожно ступая на цыпочках, Кэлэрецу подошел к столу, за которым сидел Ефтимие.

— У меня к вам дело… Неотложное, срочное дело…

Ефтимие плюнул в тарелку:

— Да ты не видишь: у меня кусок во рту…

Огорченный Кэлэрецу вернулся на свое место и заказал вина, чтобы утопить в нем огорчение.

…Он снова чувствовал себя старым, заурядным жуликом. Чем он отличается от Гурицы? Чем лучше Умблату? «Суждено мне, видно, всю жизнь оставаться мелким воришкой и больше ничего…»

А Кэлэрецу не хотел больше быть воришкой, мошенником, а достойным, всеми уважаемым человеком. Хотел, чтобы ему говорили: «Что вы скажете про это, господин Кэлэрецу?» Чтобы и его приглашали в гости к аптекарю, как приглашают Ефтимие…

Он уже жалел, что принарядился, одел свою выходную пару. Заметил, что и ботинки его запачкались, уже не так блестят, как утром. Но об этом он не очень жалел, а даже некоторым образом радовался этому делу…

— А ну-ка, брат, иди к нам, вместе выпьем, — вспомнил вдруг про его существование Ефтимие.

Кабатчик Василе принес и Кэлэрецу стакан, вежливо поклонившись ему несколько раз. Вор и его как-то раз ограбил, и он затаил в душе обиду, но ссориться с ним открыто не хотел.

Ефтимие чокнулся с Кэлэрецу и пригласил своих дам сделать то же. Женщины побаивались Кэлэрецу, потому что по округе шла про него дурная слава.

— Он теперь что твоя овечка, — желая успокоить их, сказал Ефтимие. — Хочет на государственную службу поступить, обеспечиться…

— Точно так, — нехотя отозвался Кэлэрецу, чуть пригубив и тотчас же поставив стакан на стол. Ни выпивка, ни разгул, ни женщины, ни музыканты не были ему больше по душе. Он стремился обзавестись своим домком, жить хорошо, завести привычки, обсуждать политику, собственноручно расправляться с коммунистами. Ну и влетит же им, если он станет таким же, как Ефтимие, пожалуй, даже более важным, потому что он умнее жандарма.

— У меня к вам срочное дело, — заискивающе сказал Кэлэрецу, улучив минуту, когда Ефтимие казался более дружелюбно настроен.

— Тоже нашелся! Теперь, когда я с дамами? — кротко упрекнул его Ефтимие, указывая на женщин, которые расстегнули блузки и беззастенчиво выставляли напоказ свои груди. — Ты же знаешь, что я дам уважаю, не могу их обижать… Приходи ко мне домой завтра утром, застанешь…

Кэлзрецу всю ночь не сомкнул глаз, до зари проворочавшись в постели. Еще порядком и не рассвело, когда он направился к дому жандармского начальника.

Изрядно таки напившись накануне, Ефтимие еще спал, и жена его не пропустила вора в спальню, а пригласила на кухню и попотчивала чаем и хлебом с маслом.

В доме начальника поста все было именно так, как мечтал жить Кэлэрецу. Стыдливая жена готовит завтрак: чай и хлеб с маслом.

— А вы вот греночку лучше возьмите… она вкуснее.

Как и любая женщина, которой не часто приходится принимать гостей, жена Ефтимие была словоохотливой.

— Кукуруза подорожала, — начала она, стараясь завязать разговор. — Право не знаю, что будем есть зимой, если не пройдет дождь…

Кэлэрецу все время кивал головой, заранее утвердительно отвечая на все вопросы женщины.

…С красными от бессонницы глазами и голый до пояса, в одних штанах от пижамы, господин Ефтимие появился в дверях и направился к Кэлэрецу, расположенный узнать от него, о чем была речь.

В районном кинотеатре «Нони» демонстрировали фильм «Горгона». Было воскресенье, и в этот послеобеденный час зал был переполнен. Сюда сошлись со всей Броскэрии, из районов Дялул-Спирей и Баба-Лика парни с девушками, за которыми они ухаживали и которых пригласили посмотреть кино и полузгать семечки. В зале было темно и можно было спокойно целоваться. Фильм прерывался как раз в ту минуту, когда герой его вызывал на дуэль гнусного соперника, а зрители, которые только того и ждали, вопили, свистели и топали ногами.

Внезапно зажегшийся свет беспокоил влюбленных, которые испуганно отстранялись друг от друга. Больше всех шумели они, требуя, чтобы скорее начиналось кино. Аплодировать во время фильма и киножурналов не разрешалось властями, и люди никогда не аплодировали тому, чему следовало бы аплодировать. Но в периферийных кинотеатрах традиция свистков и аплодисментов так прочно укоренилась, что приказы свыше не соблюдались.

У входа с электрическим фонариком в руках стоял человек, подстерегавший зрителей, чтобы предложить им свои услуги — помочь найти в темноте место. Но у людей лишних денег не было, и поэтому они предпочитали сами находить себе место. Человека с фонариком они обходили, не желая давать ему на чай. Выжидали, стоя, момента, когда на экране появится сцена с какой-нибудь дуэлью на рассвете или поездом, загоревшимся посреди поля. В зале становилось светлее, и люди бросались занимать свободные места до следующей сцены, где показывали город в тумане или безлунную ночь. Те, которые уже один раз видели фильм, приходили им на помощь:

— Вот сейчас парень убежит… Но лошадь падет… Сейчас будет сцена с дракой, тогда светло, как днем…

Если платными услугами не пользовались для того, чтобы найти свободное место, то большинство покупали программку. После сеанса она оставалась девушке — для того, чтобы вся семья могла убедиться, что она была в кино с галантным кавалером.

— Дай и мне программу, — сказал Ионика с завода «Базальт» и принялся шарить по карманам за мелочью с угрюмым, серьезным видом мужчины, разоренного женщинами. Он на заводе работал недавно и хотел показать теперь девушке, что и он имеет свою зарплату.