Теодор Мазилу - Заства

У Лучики не было настроения слушать его дальше: она считала, что достаточно уже слушала мужа в награду за поездку в Италию.

Из Италии Лучика вернулась на неделю раньше установленного срока. Она нашла печальную, задумчивую Италию. Чиано был расстрелян. Начались волнения, Муссолини оказался неспособным противостоять атакам партизанских отрядов. Лучика не чувствовала себя больше в безопасности в Италии, да и к тому же муж ее говорил, что разумнее вернуться на родину. Но всякий раз, что она вспоминала мать, перед глазами ее возникал нарядный номер неаполитанской гостиницы, вежливые официанты, синие волны Средиземного моря.

В таком состоянии духа ее застал вызов по телефону: Сонсонел просил ее встретиться с художником. И мысль о том, что спустя столько лет ее не забыл бывший возлюбленный, порадовала ее, и как и всякая женщина, отдававшаяся чаще всего из расчета, она с нежностью вспомнила об этой, почти бескорыстной любви.

Каждый раз, когда Сидика замахивался на нее кулаком, Цуцуляска вспоминала, как вежливо обращался он с ней, когда был парнем, а она — девушкой. Вспоминала, с какой робостью поцеловал он ее первый раз, когда говорил, что если она не пойдет за него замуж, он покончит с собой. Когда Сидика свирепел и набрасывался на нее, чтобы избить, перед ней возникало его прежнее робкое лицо, его несмелость и неловкость в обращении. И Цуцуляска не защищалась, потому что не могла понять, когда это успела превратиться в жестокость и грубость прежняя робость избивавшего ее теперь мужа.

Любить его она никогда не любила, а пошла за него лишь потому, что считала его порядочным человеком. К тому же пора было и стать мужней женой, а мать все приставала к ней, что надо, мол, обзавестись семьей и хозяйством.

Нелегко было переносить брань и побои от мужа, который прежде с такой нежностью и опаской подходил к ней. Он бил ее каждый раз, когда возвращался пьяным домой. Со временем Цуцуляска к этому привыкла: как только заслышит шаги мужа, так и ждет оплеухи.

— Не здесь, — просила она его, — ребенок видит…

Сильно страдала она, когда Сидика бил ее при Ромике. Поэтому каждый раз, когда знала, что он вернется пьяный домой и начнет избивать ее, Цуцуляска выходила из дому и ждала мужниной расправы в сарае.

Смиренная, грустная, ждала она его в сарае.

Больше всего огорчало ее, когда Сидика задерживался в доме, не спешил с побоями… «Я вот его здесь жду, чтоб поколотил, а он в доме мешкает».

Смесь хозяйственной распорядительности и жестокости, которую она видела в Сидике, стала для нее невыносимой.

В конце концов, Сидика являлся, но, к вящему огорчению Цуцуляски, вовсе не спешил. «Не торопится, негодяй этакий… Он еще и кур покормил…» Тумаки его она принимала спокойно, без стонов и криков, довольная уже хотя бы и тем, что Ромика не видит, как ее лупит муж.

Вначале Сидика не уважал этого ее требования и колотил ее даже и на глазах у сына. Тогда, желая избежать величайшего стыда, жена начала приходить за ним, чтобы забрать его из корчмы. Она настраивала его по дороге, ругала, чтобы он не вытерпел и исколотил ее, не дойдя и до дому. Сидика бил ее на улице, но это огорчало ее меньше, чем побои при сыне. От калитки она прямиком направлялась в сарай. Сарай этот был далеко, за домом, и до входа с улицы крики не доносились. Сидика бил ее смертным боем, но женщина была довольна, что Ромика ничего не знает.

Горькая судьба Цуцуляски становилась еще более явной, когда бедная женщина пыталась облегчить ее, уберечь Ромику от огорчения. Она сама дивилась своей горемычной доле. «Пойду попрошу мужа, чтобы не бил при ребенке. Этого я только от него и могу еще ждать…»

Сидика пропивал все деньги в корчме, так что Цуцуляске пришлось наняться на работу в «Короану». Теперь и она приносила деньги в дом, не зависела больше от мужа. Ромика между тем подрос и уже второй год был подмастерьем на заводе «Вулкан». Учиться он дальше не смог и остался всего с двумя классами прогимназии: Цуцуляске так и не удалось раздобыть денег на плату за обучение.

Ромика как-то раз крикнул на отца:

— Не смей бить маму!..

То ли со стыда, то ли из опасения, что мальчик слишком сблизится с матерью, то ли по лености и нежеланию воевать сразу с двумя домашними врагами, — так или иначе, но во всяком случае Сидика от этого, в конечном счете, отказался.

Цуцуляска его больше не боялась, а относилась к нему, как относятся к ребенку. Это был уже не ее муж, а какой-то несчастный, о котором она заботилась, чтобы он совсем не пропал. Кормила его, раздевала и укладывала спать.

— Пойду в сарай, нарублю дров. Придешь меня бить?

Сидика только глубоко вздыхал, тоскуя по тем временам, когда мог всласть колошматить жену.

Уснет Сидика, а Цуцуляска выйдет себе на улицу обменяться словом-другим с соседями.

Сидика больше не был ее мужем. Она жалела его. И жалела не только за глупость, но и за жестокость.

— Великое ли дело: замахиваться, драться…

У Цуцуляски была своя манера просить у людей вознаграждения за оказанные им услуги. Когда Давид скрывался у художника, она нередко приносила ему что-нибудь поесть и стирала его рубахи.

— А теперь, — начинала она, как только видела, что он надел выстиранную ею рубаху, — объясни-ка мне, отчего это у вас, у евреев… Как бы это сказать… Отчего вы едите фаршированную щуку?

Рэдице она с удовольствием помогала стирать белье, потому что научилась от девушки очень многому. Надо сказать, что и она умела вознаградить всех тех, кто помогал ей разобраться в жизни, в делах житейских. Одному служащему, который объяснил ей, что земля круглая и вращается вокруг солнца, Цуцуляска послала — когда человек и думать забыл про их разговор — судок с яблочными плацинтами…

Прополоскав белье в двух водах и вывесив его на просушку, Цуцуляска брала табуретку и присаживалась подле Рэдицы, ожидая награды за услугу. Ее мучали вопросы, о которых она долго думала, но ответа на них не нашла.

— Отчего это твой батька говорит, будто мир плохо устроен? На чем он основывается, утверждая это?

— Как это — на чем основывается?

— Ну да… да что ты, не знаешь, что это такое — основываться? — смеялась Цуцуляска, в восторге от того, что вот она объясняет, а Рэдица слушает. Заветной мечтой Цуцуляски было дожить до того дня, когда она будет объяснять людям, как обстоят дела на этом свете. «Да, вот оно как… Что, вам кажется трудно понять? Это вот так да так. Потому и крутится земля», а они все будут кивать головой и приговаривать: «Так оно и есть, Цуцуляска… Так и есть…»

Рэдица старалась подыскивать слова, доступные пониманию соседки, для того, чтобы она скорее могла схватить смысл сказанного. И Цуцуляска понимала, почему мешкает Рэдица, и сердилась.