Теодор Мазилу - Заства

Со стороны Дялул-Спирей территория завода, фактически, не кончалась на определенном месте; пределом ему служила только железная дорога, но и та, по существу, не отгораживала его. Прохожих в этих местах было мало, потому что они резко отличались от остальной части завода, асфальтированной и окруженной цветочными клумбами. Здесь всегда стояла пыль и тяжелый запах, которым пропитывалась вся одежда. Здесь же была и свалка и известковая яма. Служащие старались не ходить в те цехи, которые находились в этой части завода, чтобы не пачкать одежды. Но со стороны Дялул-Спирей шли сюда жены рабочих — побеседовать с мужьями, когда надо было рассказать им, что произошло дома. Вахтер их через парадный ход не пускал. Несмотря на тяжелый, удушливый запах, многие рабочие, даже и из передних корпусов предпочитали закусывать здесь в перерывы. Они встречались здесь с женами и узнавали, что делается дома, а также свободнее чувствовали себя.

За заводами валялись горы металлолома, сюда же сваливались и детали, не принятые немецкими властями. По этой причине рабочие гордились этим местом: груды материалов росли с каждым днем. И каждый раз, как хорошо известный всем автогрузовик, с трудом пробираясь по ухабам, приезжал сюда сбрасывать непринятые гитлеровцами материалы, на заводе был настоящий праздник.

Это были хорошие рабочие, из поколения в поколение знавшие и любившие свое дело; но времена-то были такие, что, только работая плохо, они могли чувствовать себя по-настоящему рабочими.

Надо сказать, что и водитель грузовика выполнял эту работу с нескрываемым удовольствием. Когда же за целый день ему не приводилось выполнить подобной перевозки, он ходил как в воду опущенный.

Директор и полковник сердились друг на друга.

— Опять жалобы, — сказал директор, иронически глядя на полковника, который, в свою очередь, насмешливо смотрел на него. — О чем думают ваши люди? Некоторое время коммунисты притихли было, а вот теперь опять…

— А ваши люди о чем думают?

— Мои люди? Оставьте моих людей в покое, чего вы на них взъелись?

— К чему нам ссориться?

— Да мы и не ссоримся, а только спорим, — сухо сказал директор. — Виноваты вы. Следовало бы быть более энергичным. Вы смеялись, когда я предлагал вам примерное наказание, расстрел на заводском дворе. А было бы, пожалуй, лучше. Мы бы до такого положения не дошли. Что мы за союзники, мы, румыны?

— Вы такое предлагали? Здесь, на заводском дворе?

— Вы теперь прикидываетесь, что забыли… А я с самого начала думал об этом. Было бы гораздо лучше.

Полковник пристыженно промолчал. Да, директор был прав. Было бы лучше.

— Отчего вы не арестовали всех коммунистов? — спросил директор, словно полковник и не подумал об этой возможности.

— Да я и не знаю, кто из них коммунисты. Будьте уверены, что если бы знал…

— Хорошо, хорошо, полковник, но тогда зачем же существует жандармский пост, карцеры, военно-полевые суды, расстрелы, сторожа, которым платят не меньше, чем профессорам университета? Думаю, что именно для этого. Сторожа должны говорить нам, кто именно коммунист, жандармы должны арестовывать их, суды — осуждать, а взводы солдат — расстреливать… Я так смотрю на эти вещи, просто. А вы почему на них так же просто не смотрите?

— Я сделал все, что было в моей власти…

— Теперь война, — напомнил ему директор. — И во время войны говорят не так. «Я сделал все, что было в моей власти…» Эти слова звучат как-то слишком не по-военному. Должен сказать вам это, хотя мне это неприятно… Позовите работников технического контроля, позовите и Зеическу, — изменившимся голосом сказал директор, намеренный взять инициативу в свои руки.

Через несколько минут явились работники технического контроля.

— У тебя дети есть? — спросил директор одного из них, приземистого, коренастого человека, который все время мял шапку в руках.

— Мальчик и девочка…

— А у тебя? — обратился директор к другому, спеша как можно скорее покончить с этой предварительной операцией.

— Сынишка в первом классе начальной школы.

— А у тебя?

— Девочка…

— У всех у вас дети, — удовлетворенно констатировал директор, как бы желая сказать, что благодаря этому все они у него в руках. Он несколько минут помолчал, как бы предоставляя им возможность подумать о своем положении, о женах и о детях.

— Немецкие власти, наши союзники, продолжают жаловаться на продукцию, поставляемую нами и… — он посмотрел на них, на каждого по очереди и добавил: — и принятую вами .

— С продукцией может еще кое-что произойти и после приемки, — высказал свое мнение человек, у которого был сын-первоклассник.

— Не думаю, — ответил директор, глядя на полковника и приглашая его более энергичными словами выразить напрашивающуюся мысль.

— Да ведь это же сущий саботаж! — выкрикнул полковник. — Коммунисты саботируют, а вы не отдаете себе в этом отчета. Что вы за патриоты?

— Откуда ты родом? — спросил директор человека, жена которого недавно родила девочку.

— Из Яломицкого уезда…

Директор задумался над ответом рабочего, как бы разгадав волновавшую его тайну.

— А вы часом не в сговоре с коммунистами? — с кажущейся простотой спросил директор в надежде получить такой же простой ответ.

Люди улыбнулись.

— Большевики в бога не веруют, — ответил тот, у которого были мальчик и девочка, желая быть как можно более убедительным.

Директор переглянулся с полковником. Он ждал от полковника, чтобы тот закричал и хватил кулаком об стол, но полковник ни о чем подобном и не думал.

— Измена родине наказуется смертью! — вопил директор, раздраженный тем, что господин полковник достаточно не разошелся. — Мы вас всех к стенке приставим!..

На этот раз работники технического контроля производили приемку в присутствии двух жандармов и офицера.

Все трое, из которых один имел мальчика и девочку, другой — сынишку-первоклассника, а третий — девчурку, которую недавно родила ему жена, в глубине души надеялись, что на этот раз детали будут соответствующими. Они боялись и за свою жизнь и за жизнь остальных.

Исследовали каждую деталь с опаской, вертели ее во все стороны, неторопливо, как бы желая отсрочить беду.

После каждой принятой детали офицер ожидал от них знака, указания, кого именно арестовать.

Царил тот странный покой, который овладевает всегда людьми, когда они знают, что судьба их зависит от других. Человек, у которого были мальчик и девочка, взял в руки деталь и, как опытный работник, немедленно обнаружил брак.

Остальные в свою очередь осмотрели деталь и также заметили брак.

С минуту они помолчали, заглянули друг другу глубоко в глаза, как бы желая угадать, что думает каждый.