Ференц Загони - На распутье

Я лепечу что-то бессвязное. Чувствую, он догадывается обо всем и уже до самого конца работы угрюмо молчит.

Мы входим в ресторан «Золотой век». Тилл широкими шагами идет впереди, засунув руки в карманы и расправив плечи — так он выглядит еще внушительнее, — вертит головой, замечает официантку, идет прямо к ней, спрашивает, какие столики она обслуживает, и садится там, куда показала Илонка.

Борош задерживается в дверях, таращит на девушку глаза, ждет, когда Илонка поравняется с ним. Улучив момент, внезапно хватает ее за руку, поворачивает оторопевшую девушку к себе и пристально смотрит ей в глаза.

— Послушай, детка, — говорит он ей вполне серьезно, — ты меня ищешь, а?

— Нет, нет, — испуганно возражает Илонка.

— Между тем твоя мать велела тебе найти именно меня, — все так же серьезно и невозмутимо продолжает Борош. — Она же сказала: найди себе порядочного мужчину, верно? Этот мужчина — я.

Девушка смущена; сначала лицо ее сердито хмурится, но тучка пробежала, и ей не удается сдержать смех, она резко высвобождает свою руку из цепких пальцев Бороша и спешит в буфетную. Борош следует за ней и довольно громко, чтобы мы тоже слышали, продолжает:

— Зачем же убегать? Ты мне так нравишься.

Девушка досадливо подергивает острыми плечиками. Но Борош не унимается.

— Кланяйся от меня своей мамаше. Скажи, что я поздравляю ее. Она создала бесподобное творение.

Борош подходит к нам, пододвигает стул, садится и снова смотрит в сторону девушки, отдувается, как после неимоверно тяжелой работы.

— Когда она поступила сюда? — помолчав, обращается он к Тиллу. — Ты ее уже видел, Барон?

— Вчера, — бесстрастно лжет Тилл.

— Выходит, я опоздал? Ты уже успел подъехать к ней?

Тилл улыбается во весь рот, затем обращается ко мне.

— Ну, Яни, раскошеливайся, заказывай этим двум обжорам. Что касается меня, то я пас.

— Не дури, — обрывает его Борош. — Хочешь остаться сухим?

— Выпью на свои, если захочу. Я слышал, в чем ты вчера утром упрекал меня.

Силади, за все это время не проронивший ни слова, встает, подходит к девушке, что-то шепчет ей на ухо и возвращается на свое место.

— Ты знаком с ней? — с нескрываемой досадой спрашивает Борош, — Черт возьми, значит, все обскакали меня? Что ты сказал ей?

— А тебе какое дело? — дразнит рыжий.

— Если поставлю бокал вина, скажешь? — напирает Борош.

— Литр «кекфранкоша», — торгуется Силади.

— Согласен, говори. Но учти, проверю.

Силади делает над собой усилие, чтобы сохранить серьезность, но у него не получается и широкая улыбка озаряет его лицо.

— Заказал уху, лапшу с творогом и кружку пива.

Девушка уже подходит к столу с подносом, смотрит, куда бы его поставить. Силади отодвигает в сторону пепельницу, вазу с цветами.

— И еще бутылку шопронского «кекфранкоша», девушка, — говорит он ей и тычет пальцем в стол прямо перед собой. — Вот сюда. Мне одному. Ясно? Ну, если вы захотите, — обращается он к нам, — то, конечно, можете отведать.

— Вот обжора! — восклицает Борош. — У него на уме только еда и выпивка. — Поворачивается ко мне. — Итак, на что мы можем рассчитывать? По-настоящему раскошелишься или еле-еле на двадцатку натянешь?

Я безразличен ко всему, чертовски устал, вот уже несколько дней не высыпаюсь. Вслух читаю меню, делаю вид, будто оно интересует меня, предлагаю все подряд. Выбираем, заказываем, девушка подходит и уходит, делает вид, будто ничего не замечает: ни скабрезностей Бороша, ни наглых взглядов Тилла. Говорит только со мной, поскольку я заказываю, а на остальных не обращает никакого внимания.

Едим. Силади пьет пиво, мы — вино.

— Послушай, Яни, — не переставая жевать, говорит Тилл, — я сегодня после обеда наблюдал за тобой. Этот полоумный Горилла совсем тебя заговорил. Проповедовал, а ты слушал разинув рот. Остерегайся его, он начинает издалека, а потом и не заметишь, как обратит в буддийскую веру. Ему, брат, палец в рот не клади, он, пожалуй, похитрее тебя. — Обращается к Борошу: — Помнишь, как он удерживал от падения с шестого этажа тяжелую вагонетку? Я тогда был новичком и прямо-таки опешил…

— Не ты один, мы тоже, — вставляет Силади. — Но не смейтесь. Вряд ли кто из нас способен сделать то же самое.

— Никто, ни у кого не хватило бы сил, — подхватывает Тилл. — Это и в самом деле был смертельный трюк, шапку снимешь, увидев такое…

Борош рассказывает: на шестом этаже одной из строек из-под колеса вагонетки с бетоном выскочил клин, и она покатилась в ту сторону, где внизу работали заготовщики бетона; если бы она свалилась, наверняка кого-нибудь раздавила в лепешку. Горилла заметил это, бросился за вагонеткой, схватил ее одной рукой. Вагонетка докатилась до края — колеса уже повисли над бездной, — увлекая за собой сдерживавшую руку, туловище. Горилла прижался к бетонному полу, все оцепенели: казалось, вагонетка вот-вот рухнет, потащит его за собой или же оторвет руку по самое плечо. А Горилла все держал. Его длинная ручища вытянулась, тело огромным усилием прижалось к бетону. Прошло несколько мгновений, прежде чем кто-то обрел дар речи и крикнул вниз ничего не подозревавшим бетонщикам.

— Целую неделю Горилла провалялся в больнице, — снова вступает в разговор Тилл, — а когда вышел, ему предложили путевку на три недели в Варну. Так нет, старина, он отказался от нее. Заладил, что уже использовал свой отпуск, и ни в какую. Его стали уговаривать, мол, это тебе награда за твой поступок. Тогда он наотрез отказался взять путевку, никакого, говорит, вознаграждения не приму за это.

Пьем. В голове у меня сумбур, устал неимоверно.

К нам подходит цыган, склоняется, начинает что-то наигрывать. Никто не реагирует, но он все играет и тихонько напевает. Наконец Борош подхватывает припев и, чуть тряхнув головой, поет вместе с цыганом.

Я встаю. Через боковую дверь выхожу во двор. Две старые шелковицы, расшатанные скамейки, столики, стулья, наверно, когда-то здесь была открытая площадка. В углу пустая собачья конура. Грязь, мусор, кирпичи. Через ворота выхожу на улицу.

Поздний вечер. Из открытой двери ресторана на мостовую вырывается свет. У буфетной стойки люди в белых рубашках размахивают зажатыми в руках пивными кружками, чуть дальше обнимаются женщина и мужчина.

Прохаживаюсь взад и вперед, глубоко дышу, немного освежаюсь, затем медленно бреду обратно. Прохожу мимо официантки, она стоит спиной ко мне. Мною овладевает сильное желание обнять ее, прижать к себе. Девушка, словно предчувствуя что-то поворачивается, с любопытством смотрит на меня. Не выдает ли меня мой взгляд?

— Девушка, — говорю я ей, — вы не свободны после закрытия?

Я сам удивляюсь себе, девушка тоже удивлена, краснеет, вежливо отказывается.