Ференц Загони - На распутье

— Ты мудрец, Борош, — вставляет Тилл. — А я и не знал.

— Если бы знал, то, пожалуй, не стал бы спорить со мной?

— Смотри, не переоцени себя, дружок.

— Ты прав. Насчет устройства своих дел я не мастак. Мог бы сейчас быть частником и мешок денег иметь, если бы не бросил кондитерскую. Ребята подтрунивали, дразнили сладким гусаром, стыдно стало. Встретился я на днях со своей хозяйкой. Подумал было, что она хромает или позвоночник у нее искривлен, а это ее браслет перетягивает на один бок. Не меньше полкилограмма золота. Ей-богу. Летом две холодильных установки вывезли на ее балатонскую дачу для охлаждения комнат.

Тилл смеется.

— Брось ты, Борош, завидовать чужому богатству! В лучшем случае ты стал бы всего-навсего подручным мастера.

— Давно бы уже был мастером.

— Пустые мечты. Это я уже слышу двадцатый вариант упущенного тобой счастья. Болтаешь только, но так и сгниешь в этой зловонной дыре.

Борош садится на постели.

— Ну-ну, продолжай. Скажи, что это объясняется моей ограниченностью. — Он делает паузу, затем с издевкой и ненавистью говорит: — Господин Барон, лучше подумайте, как вам снова сесть в директорское кресло!..

Силади обращается ко мне.

— Скажи, Апостол, ты тоже имел своего шофера, когда был директором. А?

Я молчу.

— Слышишь?

— Да, — тихо отвечаю я.

Память отчетливо воспроизводит мешки с цементом в багажнике и перед задним сиденьем «волги». Стройматериалы удалось достать по льготной, государственной цене — в министерстве подписали наряд. Мы везли их для закладки фундамента на балатонском участке, когда я уже продал «москвича».

— И на охоту ездил?

— Нет.

— Упустил возможность попасть в историю, — говорит Силади. — Однажды я зашел в зал охотничьих трофеев Сельскохозяйственного музея, там выставлен и один из моих трофеев. Те рога никогда бы не красовались там, если бы я не спустился с обрыва за ними. Под фамилией хозяина нацарапал свои инициалы, согласитесь, я по праву так поступил, а? Затем посмотрел на соседние экспонаты: с правой стороны доставлен каким-то графом, слева — тоже какой-то важной персоной и так далее, всюду знатные особы — их сиятельства, высокоблагородия. Поверьте, друзья, ей-богу, никогда и в мыслях не держал, что мои инициалы окажутся в столь избранном обществе.

— Будь счастлив хоть этим и замолчи, — говорит Тилл. — Дня, что ли, не будет завтра.

— Да еще какой! — подтрунивает Борош. — Самый лучший рабочий день…

— Да, Яни, — спохватывается Тилл. — Мне нужно сказать тебе кое-что. Завтра работаем до обеда, после смены подойди ко мне.

— Зачем?

— Потом узнаешь.

— Ну хватит, — командует Борош, — всем приятных снов, и ни слова больше.

Мы бесконечно долго едем на автобусе, затем примерно полчаса идем пешком. Песчаные улочки, заросшие бурьяном, на обочине дороги клумбы, стайки птиц, собаки, дощатые заборы, старики во дворах, визг поросят, вечерний звон колоколов… Это уже деревня, хоть до столицы рукой подать.

Мне не понадобилось напоминать Тиллу, он сам заговорил со мной после работы в раздевалке, предложив поехать вместе с ним к старому Шютё. Где-то в Ракоше тот строит дом и просил помочь по технической части. Первая рабочая суббота. Какое-то странное чувство овладело мной. В общежитии — ни души, все разбежались кто куда. Силади нашел где-то халтуру, подрабатывает, Борош смылся прямо со стройки, никому не сказав ни слова, Тилл ушел в универмаг купить майку. Как опустело все вокруг, как стало непривычно тихо! Я пообедал в ресторане, выпил кружку пива, некоторое время сидел просто так. Илонки не было видно. Спросил у старого официанта. Она сегодня во второй смене, ответил он, придет к двум часам…

Половина второго.

— Кто она такая? — спросил я у старика.

— Новенькая, неопытная в нашем деле, — ответил он и, облокотившись на спинку моего стула, чтобы дать отдых своим косолапым ногам, продолжал: — Скорей всего, по протекции устроилась к нам. Раньше работала в молочной лавке. — Он посмотрел на меня, скривился и презрительно произнес: — Одним словом, молоко. — Наклонившись ко мне, зашептал: — Живет в коммунальной квартире. — Развел руками, подмигнул, мол, хотите, могу оказать содействие…

Пришла Илонка. На ней была надета пышная юбка, под ней — нижняя, накрахмаленная, широкий пояс на тонкой талии еще больше подчеркивал ее стройность и грациозность.

— Еще кружку пива, — заказал я старику. Он принес, попросил расплатиться, так как сдавал смену девушке. На прощание заговорщически подмигнул. Я мысленно послал его к черту.

Девушка появилась в голубом халате, который скрывал ее формы. Осмотрелась, увидев меня, на мгновение, пожалуй, задержала взгляд, затем перевела его дальше, как бы обозревая все вокруг.

Я подозвал ее. Заказал кофе.

— Скоро станет тепло, — произнес я, лишь бы что-нибудь сказать. — Давно пора лету вступать в свои права.

Она заторопилась. Я посмотрел ей вслед и мысленно представил, как Тилл и Борош пожимают друг другу руки, а Силади разбивает их ребром ладони…

— Илонка, — обратился я к ней, когда она ставила кофе. — Я считаю своим долгом кое-что сказать вам.

Она внимательно посмотрела на меня. Я мнусь, не зная, с чего начать. Неловко как-то. Ведь она мне в дочери годится.

— Где вы живете? — выдавил я из себя наконец. Пустой вопрос, последовал такой же ответ, я даже не слышал его, смотрел на ее икры, бедра, талию, грудь. На мгновение даже забыл разницу в годах.

— Присядьте на минуточку, — промямлил я.

— Что вы, нам нельзя, — отказалась она, осматриваясь. — Мне пора идти, а то… Вы что-то хотели сказать?

— Очень важное. Я подожду вас вечером…

Она удивленно посмотрела на меня.

— Не бойтесь, — попытался я рассеять ее подозрения.

— О, я не из робких, — засмеялась она и снова посмотрела по сторонам. — Но не удастся, к сожалению.

— К сожалению?

— Нет, сегодня не могу. — Она, как мне показалось, иронически улыбнулась.

— Борош или Тилл? — спросил я напрямик.

— Ох, ну и любопытный же вы. — Теперь в ее голосе звучала прямо-таки издевка. — Все равно не скажу.

Пристыженный, я раскланялся.

Тилл уже ждал меня. Мы поспешили на автобус…

«Значит, не Тилл, а Борош, — думаю я, шагая к дому дядюшки Шютё. — Сегодня он в роли охотника».

— Вон там, в конце улицы, — показывает Тилл после того, как мы уже трижды сворачивали.

Большой участок, огромные ореховые деревья, вдоль забора кусты крыжовника. Впереди старый дом, позади почти достроенный новый, но без крыши и облицовки.

Старый Шютё сидит под орехом с внуком на руках, мастерит змея, привязывает хвост. Мы окликаем его. Он поднимает голову, осторожно ставит ребенка на землю, складывает детали змея и неторопливо направляется к калитке. Завидев нас, здоровается.