Ларри Макмертри - Покидая Шайенн

И я ехал домой в одиночестве — целых восемнадцать миль.

Папа решил, что резать свиней самое время в среду перед Рождеством. Нужно было забить четырех больших хряков. Три туши предназначались для продажи, и покупатели пришли нам помочь. Отец сам съездил и позвал Молли, чтобы она готовила еду для рабочих. Джонни, конечно, тоже был здесь, но только путался под ногами. Если из-под него вынуть лошадь, толку от него никакого.

День удался. Свиней разделали быстро, и Молли приготовила замечательный обед. После обеда мы стали варить мыло и жарить шкварки, а покупатели погрузили свою свинину и отправились восвояси. Дело было к вечеру, мы выскребли все котлы, а Молли осталась, чтобы состряпать нам ужин. Папа подарил Джонни четверть туши, тот пожелал нам всем веселого Рождества, привязал свинину к седлу и отправился домой. Я посмотрел ему вслед и на мгновение ощутил печаль. Молли никогда не выйдет за него замуж, но вдруг я подумал, как было бы здорово, если бы все сложилось иначе.

Мы с папой сидели на кухне за столом, горели лампы, было тепло и уютно. Молли колдовала у плиты, не обращая на нас внимания. Девять лет мы стряпали сами и считали, что все у нас получается прекрасно, но когда ужин приготовила и подала Молли, вся наша прежняя жизнь показалась бесцветной и скучной. А тут дом вдруг стал полным. Даже папа что-то такое почувствовал.

— Спасибо, что ты нас кормишь, — сказал он. — Лучшего подарка на Рождество не придумать.

Она повернулась и долго на него глядела, держа в руках сковороду с лепешками и соусник, и я не думаю, что она хорошо его расслышала. Она просто улыбнулась и вернулась к стряпне. Папа ничего такого больше не говорил. Бедный папа, он казался очень усталым, видно, уже нехорошо себя чувствовал. Мне так кажется. Но он ни словом об этом не обмолвился.

Молли накормила нас мясом с бобами, лепешками с соусом и пирогом. Мы здорово наелись. Я не мог отвести от нее глаз и только про то и думал, как бы уговорить ее выйти за меня замуж. Тогда бы она была здесь круглые сутки. Она села на другом конце стола и спокойно пила кофе. Мы все молчали, но молчание было легким.

Папа собрался спать и предложил заплатить Молли, но она, конечно же, отказалась. Тогда он велел ей забрать с собой четверть туши и шкварок, а мне — проводить ее до дому, чтобы ничего не случилось.

Он ушел, и мы остались в кухне вдвоем.

— Поехали к нам, Гид, — сказала Молли. — Папа уехал в Уичито. Сегодня тебе не придется с ним цапаться.

— О'кей, — ответил я.

У нее мы развели огонь в камине и долго сидели перед ним. Я вручил Молли рождественский подарок, только пока не разрешил вскрывать. Мы сидели, не разговаривая, даже не целуясь, ничего такого вообще, мы просто отдыхали вместе. Потом она наклонилась вперед, вынула шпильки, тряхнула своими длинными волосами и прижалась ко мне. Пламя играло на ее лице, глазах и губах. Я чуть не потерял сознание, так я ее любил и ею восхищался. Я ее обнял, она захотела пойти в спальню и по дороге вытащила рубашку из юбки. Было очень холодно, мы укрылись одеялами и через некоторое время согрелись, стало уютно и тепло, только ее пальцы остались холодными. Старика не было, и нас ничто не удерживало. Но я так разволновался, что у меня ничего не получилось. Видно, я мало соображал в этих делах.

— Черт бы меня побрал, — сказал я. — И впрямь, тебе стоит выйти замуж за кого-нибудь другого.

— Помолчи и успокойся, — сказала она и меня поцеловала.

— Зачем ты со мной только связалась, — сказал я.

— Ты мой любимчик, — сказала она. — Ничего страшного. Ты просто по Мне с ума сходишь. Я это вижу и этого хочу. Давай поспим, милый.

И я заснул. В жизни так замечательно не спал. Даже когда проснулся, не мог поверить, что можно так хорошо спать. Глаза Молли были еще закрыты, и я ее обнимал. Чистая радость. Потом я ее разбудил, потому что мне стало одиноко. Мы ласкались и болтали. Но она так и не пообещала выйти за меня.

— Это было бы ошибкой, — сказала она. — В этом смысле я тебя не люблю.

Она склонилась надо мной, и ее волосы касались моей груди.

— Но ты-то меня любишь, так ведь? — произнесла она, будто раньше это ей не приходило в голову. — И любишь именно в этом смысле, Гид. Это грустно. Я в этом смысле никого не люблю.

Она надолго уткнулась мне в шею, и я чувствовал ее дыхание.

На заре мы встали и плотно позавтракали. Нам было весело. Я поехал домой и принялся за работу, и все у меня ладилось. Но на следующее утро я проснулся в такой тоске по ней, что просто тошнило. Целый день мне мерещились ее волосы и лицо надо мной.

Январь выдался теплым, похоже, что и вся зима обещала быть теплой. Джонни возился с коровами, отец помаленьку ковырялся то там, то здесь и по-прежнему чувствовал себя неважно. Четыре дня подряд я таскался по дурацкому полю вслед за дурацкими мулами, непрерывно думая о Молли и о том, когда же мне наконец удастся с ней увидеться.

А потом, поздним утром в понедельник, ко мне на поле прискакал Джонни, свернув по пути на Дальнее пастбище. Он остановился в стороне, и конь его нерешительно перебирал ногами. Я махнул, чтобы он подъехал поближе. Мне все равно уже осточертело ломать ноги по комковатой земле. Джонни спешился, и мы присели у плуга.

— Ты не засох от работенки? — спросил Джонни.

— Нет, я ее обожаю, — сказал я. — Всю оставшуюся жизнь только бы и пахал. А ты чего грустный?

— Наверное, из-за Молли. Если бы меня так к ней не тянуло. Если бы. А то она меня ни в грош не ставит. Обращает внимания куда меньше, чем мне бы хотелось. Что-то у нее с мозгами не в порядке.

— У нее вывихнутые мозги, — сказал я. — Что она опять учудила?

— Ничего нового, — кисло сказал он. — Прошлой ночью я скакал черт знает откуда, чтоб ее навестить. А тут, глядь, стоит автомобиль этого долбаного Эдди. Я даже заходить не стал.

— Ты их видел?

— Я заглянул в окно кухни. Он сидел и жрал коблер, а она вокруг суетилась, будто он хозяин какой.

Мне стало просто дурно. Минут десять мы молчали, в голову ничего утешительного не шло.

— Дело дрянь, — сказал я. — Уедем куда-нибудь. Не я буду, если останусь здесь пахать, пока она поит коблером какого-то Эдди. Поехали в Панхендл, покажем им всем.

— Хорошо, — сказал он. — Ты прекращаешь пахать прямо сейчас?

Я перестал пахать, поехал домой на муле и его распряг. Папа сидел у печки и ковырял мозоль на пальце. Он выглядел утомленным, но мне в этот момент было не до сочувствия.

— Папа, — сказал я, — все очень плохо. Мне осточертело тут. Мы с Джонни поедем на равнины. На какое-то время. Я надеюсь, ты в состоянии нанять работников.

— На равнины? — сказал он. — Значит, керосинщик вас выживает?

— Ничего подобного, — ответил я. — Мне жалко, что ты останешься один.