Александр Уваров - Месяц смертника [СИ]

Делаю шаг назад и чиркаю спичкой о коробок.

Мокрая птица прыгает, бьёт крыльями об землю.

— Да, слушаю…

Чёрт, какой туман в голове! И гул… Плохо вижу и почти ничего не слышу. Нет, конечно, это не симптомы болезни. Слишком рано. Всего только третий день.

Просто я слишком долго спал. Тяжёлый дневной сон.

Я плохо слышу, и едва не пропустил звонок.

— Да, слушаю…

Хриплый голос и слов не разобрать. Откашливаюсь и пытаюсь повторить фразу.

— Ну вот, как всегда! Игорёчек, ну нельзя же так! Ты же знаешь, как я беспокоюсь. Ты ведь один у меня…

Настало время.

«Настало время прервать молчание и вновь обратиться за помощью к словам, рождающим кровь.

Ангелы сползают по стенам вниз и длинные, спиралью скрученные их языки висят, словно верёвки диковинных виселиц, ожидая обречённых на казнь. Зелёная слюна их стекает вниз вязкими каплями. Дыхание их зловонно и зубы крошатся от гнили. Жабья кожа их покрыта пузырями, наполненными ядом. Царская водка слезами течёт по щекам их, дымится, и капли с шипением режут борозды скорби.

Такими ты увидел своих хранителей. А каким они увидят тебя?

Чаши с кровью, чёрные сгустки плавают.

В чём наша ошибка?»

«Разве картина так ужасна? Кстати, о царе. Памятник Николаю Кровавому в своё время был взорван…»

«Сейчас, по-моему, восстановили…»

«Вот это ошибка!»

«Что? Взрыв или восстановление?»

«Всё ошибка. Особенно взрыв».

«Взрывать не надо?»

«Не надо взрывать то, что может быть уничтожено иным способом».

«Поясните».

«С удовольствием. Вы знаете, в чём слабое место современного террора? В его нарциссизме! Террор в нашем мире слишком зависим от средств массовой информации. Он не осознаёт себя как самоценность. Террор закопался в шелухе, в суетных, спонтанных и непродуманных акциях, явно направленных на то, чтобы поразить убогое воображение обывателя. Не слишком ли террористы подыгрывают обывателю? К чему увеличивать ценность никчёмной жизни, насильственно прерывая её перед десятками телекамер? К чему ублажать копеечное и к тому же неосознанное тщеславие обывателя, публично забирая его с собой в Вальхаллу? Разве есть место обывателю за пиршественным столом Одина? В нашем мире… О, теперь всё не так! Не то, что в прошлом, не то…»

«Когти ангелов скользят по стенам…»

«Возьмём, к примеру, этот злосчастный памятник. Взрывчатка, таймеры, детонаторы… К чему такие сложности? Да и дорого это. Зато эффектно! О, да! Как это эффектно: взрыв, куски металла летят по всем направлениям, утром на место проведения акции слетаются журналисты… Пиар! Тьфу! Ненавижу! Ненавижу это гадкое, отвратительное слово! Хотите переловить или уничтожить этих псевдотеррористов? Найдите им подходящее место, где бы они могли с гарантией свернуть себе шеи — и расставьте вокруг побольше телекамер. Телекамера — вот слабое место. Вот наживка, заботливо и аккуратно насаженная на полицейский крючок. Как там наши ангелы?»

«Вот один из них прыгнул вниз и на четвереньках побежал по полу…»

«Тщеславие, зависимость от проклятого этого пиара — вот ахиллесова пята современного террора. Ученики Старца Горы не знали о существовании тележурналистов и телепродюсеров, они не заглядывали в телеобъективы, их не слепили софиты, но они действовали. Действовали и держали в ужасе царства Востока. Добрались бы и до Запада, если бы не нашествие татаро-монгол… Да, Чингиз-хан тоже был революционер! Это была ситуация, когда одни революционеры уничтожили других. Зачем Чингиз-хан создавал свою Орду? Зачем вообще было что-то создавать?! Квази-государство на том месте, где была бы чудесная пустошь, величественная, прекрасная, несокрушимая, вечная обитель мертвецов. И… финал! Жалкий, какой жалкий финал! И это с таким-то великолепным началом. Где империя Чингиз-хана? Где эта Орда? Где мировая империя? Пыль степная, пыль… А мир, мир, который мог бы быть уничтожен — существует! Живёт! Живёт, чёрт бы его драл! Чингиз-хан остановил движение смерти. Локализовал её. Простак! Гениальный убийца… и простак! Он не понял, не осознал своей миссии. Только уничтожение и никакого созидания! Вот где был его путь! Никаких империй! Никаких государств! Никаких идей и контр-идей! Только уничтожение! Смерть в чистом виде и ничего больше. Без оправданий и объяснений. Эффективность! Боевая эффективность — вот что нужно революционеру. Настоящему революционеру, а не актёришке, вообразившему себя вершителем судеб мира. Взрыв памятников — пустой перевод взрывчатки. Наймите за полтинник психа, который метнёт в памятник пакет с краской. Или собственным говном. Наймите, порадуйтесь — и займитесь более полезным делом».

«Небольшой памятник можно серьёзно повредить, метнув в него стеклянную банку с кислотой. С расстояния. И не забыть про перчатки!»

«Революция — заботливая и экономная хозяйка. В её доме всегда достаточно гробов и не один не уходит в землю пустым. В чём наша цель? Устроить шоу или серьёзно, методично, планомерно и, самое главное, эффективно провести глобальную акцию, достойную нашей новой Мировой Революции? Мы революционеры, а не террористы, и потому мы по-настоящему опасны. Наши акции анонимны. До определённого момента нас не видно и не слышно. Мы не собираемся никого пугать. Наоборот, до начала акции наша задача номер один — маскировка и успокоение обывателя. Наша тактика — это, скорее, тактика спецназа, а не современного политического террора. Террористы — пугала, которые отвлекают внимание обывателя от тех точек, по которым будут нанесены по-настоящему серьёзные удары. Наш террор тих, эффективен и экономичен. Один выстрел — одна жертва. И ни одного выстрела в воздух! Как там наши ангелы?»

— Тебя же несколько дней дома не было. И телефон не отвечает…

— Мама, я же предупреждал. У меня поездка… командировка… В общем, я всё объяснил. Заранее.

— Господи, ты меня запутал совсем. Ничего не понятно. И объяснения твои…

— Я же сказал… Репортаж… конференция в Сочи.

— Ничего не понимаю!

— Я же вернулся? Вернулся я? Значит, всё в порядке. И вообще, дай немного в себя придти. У меня голова раскалывается…

— Ты приедешь?

— Всё в порядке…

— Будто я не знаю, что у тебя в холодильнике творится. Полки одни пустые. Ты знаешь, я такой пирог испекла…

— Занят. Надо готовить… материал…

— Что? А когда…

Я положил трубку.

Глаза слипаются. Звуки ленивыми рыбами в зелёном больничном воздухе.

Монотонный голос. Кажется, доктор тоже хочет спать.

Да, сегодня же выходной.

Он давно уже прилёг бы на продавленный диван (вот этот, что в углу кабинета… стёртый спинами чёрный дерматин). Или привёл бы сюда ту самую медсестру из приёмной (девка зевает… глаза пустые… «Чего привели? Где? В парке? А почему с милицией?»). Привёл бы, да устроились бы они… Или нет?