Александр Уваров - Месяц смертника [СИ]

В любом случае, не меня он тут ждал. Хотя, я не самый неудобный гость.

Дежурная смена.

Дверь приоткрылась и сержант, притащивший меня в больницу, заглянул в кабинет.

Врач отложил ручку и недовольно покосился на сержанта.

Тот откашлялся и, кивнув в мою сторону, спросил:

— Так чего?

— Что «чего»? — с раздражением переспросил врач. — Вы уже третий раз заглядываете. Хорошо, в затылок не дышите. Вы видите, я занят?

— А у меня тоже работа, — не остался в долгу сержант. — Второй час тут торчу. Я уже написал вам всё. Сержант Ковальчук, сто второе отделение, вызов был. Дед прибежал в отделение…

— Слышал уже, — прервал его врач. — Попытка самоубийства, неадекватное поведение. И дед этот ваш, любитель субботних променадов, в красках всё расписал…

— Так чего? — повторил сержант. — Идти мне? Всё, вроде, оформили… Дежурный в отделении…

— Я, между прочим, тоже дежурный! — язвительно заметил врач. — Дежурный врач! Кого вы мне тут таскаете?! Вчера двух алкоголиков, сегодня — самоубийцу этого…

— Не самоубийцу, — сказал я шёпотом.

Но меня, похоже, не услышали.

— Можно подумать, богадельня у нас! — разошёлся врач и стукнул кулаком по столу. — В Москве таких психов — каждый второй! Половина города — сумасшедшие. И всех в стационар?! Куда я его дену? Много у меня коек лишних?!

— А это сами решайте, — спокойно ответил сержант. — Мы своё дело сделали, придурка этого обезвредили. А вы сами решайте — класть его к вам или чего другое…

— Другое? — врач вскочил и подбежал к сержанту.

Так резко и неожиданно, что тот попятился в испуге, стукнувшись спиною об угол незакрытой двери.

— Выпустить, стало быть? — с притворной любезностью спросил врач. — Успокоительного дать — и на свободу? А если завтра он вены себе порежет или с моста в реку кинется — так мы отвечать будем? Конечно, ваша совесть чиста, вы своё дело сделали.

И прошипел:

— Я с вашим сто вторым отдельно поговорю. С начальством вашим обязательно поговорю.

Песок колет шею. Талый снег впитался в куртку. Холодно, зябко. Так хочется откинутся на спинку стула, закрыть глаза — и уснуть. Хотя бы на десять минут. Просто закрыть глаза…

Я поворачиваю голову, смотрю на них. Отблеск от золотистых лычек на погонах сержанта, белый халат прыгает, взмахивая рукавами, рыбки по комнате — в угол, там корм, корм там, там шипят пузырьки…

Спина затекла. Я мотаю головой, отгоняя морок. Стул скрипит.

— Доктор, вы к нему спиной-то не поворачивайтесь, — сержант на меня показывает пальцем и поправляет закинутый за спину автомат. — Бросится ещё!

— А вот не надо меня учить, — врач поворачивается и смотрит на меня. — Впрочем…

Подходит ко мне, склоняется. Смотрит мне в глаза.

— Оформляем в стационар, — решает он и снова подходит к сержанту.

— Так… — начинает снова сержант.

— Свободны, — отвечает врач.

— Есть!

Сержант поворачивается, выходит в коридор. И, уже из коридора…

— Доктор, я, конечно, понимаю. Работа нервная, тяжёлая… Но у нас ведь тоже…

— Свободны! — повторяет врач.

Шаги в коридоре. Всё тише и тише. Сержант ушёл.

Ещё минуты две тишины.

— Грязный же ты братец.

Врач снова берёт ручку и продолжает писать, резкими, нервными росчерками заполняя страничку в моей (да, теперь уже моей) медицинской книжке.

— Так… Повышенная возбудимость…

— Я тихо сижу.

— Что? — переспрашивает меня врач. — Тихо? А куртку вам кто порвал?

Стоит ли ему про птицу рассказывать? Он же никогда не встречался с Железной Птицей. Или встречался?

— Никто, — отвечаю я. — Я сам.

— Почему?

— Случайно.

— Случайно?

Врач делает последнюю запись и закрывает книжку. Зевает и смотрит на часы.

— Чёрт, девять вечера уже. Надо же, день-то как быстро прошёл!

Потягивается. Встаёт и подходит ко мне.

— Случайно?

Он наклоняется и снова смотрит мне в глаза.

— Шли по парку, гуляли и случайно порвали куртку? Случайно упали на спину, кричали, бились головой о землю? Случайно в пруд хотели броситься?

— Не хотел, — отвечаю я.

— А вот свидетели…

— Не хотел! — кричу я. — Не хотел!

Слёзы текут по щекам. Господи, как болят глаза! Соль разъедает глаза…

Нельзя, нельзя плакать. Я не могу, не могу сейчас… Нельзя, можно ослепнуть!

Саднит затылок… Да, я же ударился… А потом…

Врач выходит в коридор, оставив дверь открытой. Он стоит у двери, поглядывая искоса на меня. Голова вполоборота, косится…

Чего тебе?

— Маша!

Чего от меня нужно? Тебе? Чего?

Где эта птица? Куда она подевалась?

— Маша! Ну сколько можно звать?!

— Да, Иван Сергеевич…

— Что «да»?! Всё по два раза повторять?

— Так не слышно же…

— Неправда, всё прекрасно слышно. Что у нас в третьей палате? Сколько там больных?

— Пятеро. Комарова выписали вчера под наблюдение…

— Понял. Этого суицидника туда оформи. Воловича позови, пусть он его в душ отведёт и переоденет. Таблетку ему дай, седативного, на ночь, чтобы спал тихо. И один укол завтра. Нейролептика, я Иванычу напишу…

— На сколько оформлять?

— Чего ты меня спрашиваешь?! — снова разошёлся врач. — Как сговорились все сегодня меня злить! Торопов в понедельник придёт — пусть он и решает. Будет хорошо себя вести — дня на три не больше.

Врач заходит в кабинет. Подходит и щёлкает пальцами у меня перед носом.

— Эй, товарищ дорогой! Очнись!

Я вытираю слёзы и поднимаю голову.

— Значит так, — врач присаживается на край стола и печально смотрит на меня. — В общем, парень, дела твои хороши, но не слишком. Дедок этот, который милицию вызвал, жизнь тебе слегка попортил. А те милиционеры, которые тебя сюда доставили, и вовсе тебе её сильно осложнили. Они тут такого понаписали… Эх, трагедия на пустом месте, иначе не скажешь! Короче, отпустить тебя не могу. Никак! Но главное не это. Теперь у тебя, дорогой ты мой, останется в медицинской книжке запись: «проходил лечение…» А с этой записью… Если когда-нибудь тебе понадобится справка из диспансера, на оружие, права или ещё на что-нибудь… Хотя, конечно, в наше время умельцы любую справку рисуют… Институт успел закончить?

— Успел, — отвечаю я.

— Хорошо.

Врач улыбается.

— Вот если б ты от армии косил… Косишь от армии?

— У меня язва. В тяжёлой форме…

— Ага, закосил уже, значит.

Врач протягивает руку и показывает мне два широко разведённых пальца.

— Два, максимум три дня. Не больше. Если будешь вести себя тихо. В понедельник Торопову расскажешь, что были личные причины. С девушкой поссорился или там… В общем, сочини что-нибудь. Только грамотно. Обстановку нагнетать не надо, но и чепуху не надо городить. Причина должна быть серьёзной и убедительной. Ранее склонности к суициду не было, да и сама попытка суицида была спонтанной, в силу неудачно сложившихся жизненных обстоятельств. Понял?