Александр Уваров - Месяц смертника [СИ]

— Не помню, — честно ответил я. — Я ведь не всё помню. Что в милиции было… А что там было?

— Вы кричали, говорили о какой-то гадине, которая хочет вас погубить…

Катя перешла на шёпот.

— Игорь, что же с вами тогда случилось?

«Если б знать!»

— Ничего, — ответил я. — Ни… Знаете, Катя, это ведь… Впервые так со мной…

— Что? Какой-то приступ?

«Впервые кто-то спрашивает, что со мной происходит».

— Нет, просто плохое настроение. Такое плохое — впервые.

— Игорь, вы не обижайтесь, — сказала она, — но смотреть на вас было страшно. Лицо перекошенное…

Старушка беспокойно зашевелилась.

— …Такая злоба в глазах. Невероятная, нечеловеческая.

Катя посмотрела мне в глаза. Но что она могла увидеть в них теперь? Глаза были под цвет дня — серый, унылый лёд. И белёсые крупинки, похожие на нерастаявший снег.

А вот её глаза были синие. Тёплого моря.

В них была жизнь.

— Но в них тогда движение было, — грустно заметила Катя. — А сейчас…

— А сейчас я устал. Это лечение кого угодно вымотает.

— Вам лекарства давали? — с беспокойством спросила Катя.

— Катя, а может…

«На задней площадке — выше поднимайтесь!» — грозно прошипел динамик.

Чёрт, я и не заметил, как троллейбус под завязку наполнился людьми.

— Нам выходить скоро, — сказала Катя. — Давайте к выходу пойдём, а то потом придётся локтями себе дорогу прокладывать.

— …А, может, на «ты» перейдём? — закончил, наконец, я фразу.

— Я — Артур. Помните, мы созванивались и договаривались о встрече?

— Да… припоминаю.

Я вытер руки полотенцем и бросил его в корзину для грязного белья.

— Похоже, я вас разбудил?

Смуглый, темноволосый, с раскосыми весёлыми глазами. В тёмно-сером (явно дорогом) костюме. И тонкий лимонный запах дорого парфюма. Энергичные, быстрые, уверенные жесты. Свежий утренний холод, волнами лёгкий запах мороза, запах чистого снега.

Успешный, довольный, приклеивший ценник себе на лоб, досыта вскормленный миром, вынянченный Марой до смертной уверенности в себе.

Такие люди вызывают раздражение. Их кожа кажется змеиной.

Но этот человек отчего-то вызывал лишь симпатию. Не знаю, почему. Но сразу же стало понятно мне, что он очень, очень похож на меня. Не знаю… Вернее, теперь-то знаю, но тогда, в первые минуты нашей встречи я, конечно, не мог ещё определить, в чём же заключается это сходство. Я не мог понять, осознать его, я лишь чувствовал это.

Возможно, как-то, по каким-то мелким, едва заметным признакам (быть может, по совсем не свойственному питомцам Мары фанатичному, с тенью лихорадки, блеску глаз) ощутил я (не понял, а именно ощутил), что это — лишь маска успешности, тонкий грим на его лице.

А под гримом — другой он, совсем другой. И именно этот другой будет говорить со мной, отложив маску в сторону.

— Вы ещё не завтракали? — спросил он. — Я мог бы подождать…

— У меня утром нет аппетита. Не ем до двенадцати часов.

— Вы…

Он наморщил лоб, явно стараясь вспомнить какое-то слово.

— …Как это по-русски… Вы «сова»?

По-русски… Стало быть, это не родной его язык.

— Никогда не задумывался об этом. Но, видно, так оно и есть. «Сова». Днём сплю, ночью работаю.

Я посмотрел мельком на часы.

Восемь утра. Интересно, с чего это я пригласил его на встречу так рано? Да ещё и к себе домой?

Совсем, совсем на меня не похоже.

— Ну вот, мы и приехали, — сказала Катя. — Здесь ещё трамваи ходят, но на троллейбусе быстрее и без пересадок.

— Катя, а почему ты про лекарства спросила с таким беспокойством?

Она вздохнула.

— Знаю я, как у нас могут вылечить… Просто испугалась, что вы…

— Катя, мы на «ты» перешли, — напомнил я.

— …Можете сознание потерять, — закончила она фразу.

— Ни за что! — решительно возразил я. — Прекрасно себя чувствую, и воздух такой морозный. Бодрит…

«И блевать хочется», — добавил я мысленно.

— Игорь, а давайте я вас… тебя, — предложила Катя, — чаем угощу? Всё равно пришли уже почти, и как-то неловко… Вам опять по холоду добираться…

— Здесь всё рядом, — ответил я.

«Нет, неправильно сказал, — подумал я. — Может решить, что это отказ».

— Спасибо. С радостью.

«Странный день сегодня, странный. Давно меня в гости никто не приглашал».

У подъезда в сугроб косо воткнута ёлка, опутанная густо красными, зелёными и жёлтыми гирляндами. Хвосты гирлянд колышутся вечерним ветром, шелестят чуть слышно, словно тихий шёпот плывёт над заснувшим снегом.

«Тихий праздник, тихая радость. Спокойно всё, так спокойно вокруг…»

Полосы разноцветные, тонкие летят прочь, но не могут оторваться, не могут в снежных потоках вьюги нестись на замершим в предпраздничном ожидании городом, над оранжевыми реками дорог, текущих сквозь ночные кварталы, над чёрно-белыми крышами домов, длинными крепостными стенами опоясывающих настороженно молчащие дворы, над уснувшими парками, над безлюдными пока площадями, над рекламными плакатами в белых, мятных улыбках, что переживут своих живых и через сотню лет, не распавшись в прах, покажут мёртвых.

Летят тонко резаные, разноцветные полосы. Летят, но не могут улететь.

— А мы уж вас, Игорь, заждались.

Её зовут Наталья Николаевна. Она — мама Кати.

Интересно, что Катя рассказала обо мне?

Я протягиваю корзинку с мандаринами и коробку конфет.

— Ой, как мило! А бант зелёный сами повязывали?

— Сам.

— Неплохо у вас получилось. И конфеты, как раз к чаю. Вы утку любите?

Она протянула мне небольшую коробку, аккуратно завёрнутую в тёмно-синюю, с белыми звёздами, бумагу.

— Люблю.

— А это вам Катя приготовила. Небольшой подарок.

— А сама?..

— А сама она на кухне. Как раз эту самую утку жарит. Да вы раздевайтесь, проходите.

Стол был уже накрыт. Но — лишь три прибора. И три стула стояли возле стола.

«Их двое? Всего двое? У неё, так же, как и у меня, нет отца? Он умер? Или жив и бросил их? Едва ли они станут рассказывать мне о нём. Жалко, я так и не узнаю, что случилось с ним. И времени мне осталось мало, и не так уж близки мы для подобных бесед. Вот ведь как бывает…»

— Здравствуй, Игорь.

Катя вошла в комнату и поставила салатницу на стол.

— Здравствуй.

Из кухни донеслось сочное, звонкое шипение шкворчащего, бурлящего жира и тянущий слюну запах запечённой, с хрустящей корочкой, утки поплыл по комнате.

— Утка жирная попалась, — сказала Катя. — Но я её с соусом гранатовым сделала. Нашраб. Пробовал такой?

— Да в кулинарии… как-то не очень. Неужели для меня такое великолепие? В смысле, из гостей…

— Ты один, — ответила Катя. — Мы вообще-то обычно Новый год одни отмечаем. Я и мама.

«А отец?» — хотел было спросить я, но прикусил (в буквальном смысле слова) язык.

— Но вот, на этот раз…