Перч Зейтунцян - Люди с разных улиц

— Посмотрим, может, брат там останется.

Но вот они догадываются, что в такой момент можно поговорить о вещах поважнее — о девушках.

— Ты Соню помнишь?

— Какую?

— Что училась с нами, а потом осталась на второй год.

— Да, помню. Краснощекая. Я не люблю краснощеких девушек.

— А ты не видел, как сейчас за ней увиваются ребята? Если б видел, не говорил бы так.

— Мне все равно. Наплевать. Я люблю высоких девушек.

— А я вот низкий, и мне трудно целовать высоких, — вздыхает Зарэ.

— Ребята, послушайте, — вдруг что-то вспоминает Вачик. — Каждый день в десять часов здесь проходит одна красивая девушка. Увидите — закачаетесь. Потом поднимемся на крышу, я покажу ее вам.

Наступает молчание. Почему-то все трое хмурятся и делаются задумчивыми. Они забывают о строительстве здания (этот разговор, правда, и прежде их не интересовал) и о девушках. Они молчат.

В здание забрела какая-то курица, увидев незнакомых людей, она быстро убегает. А ребята все думают. В квартале не хотят замечать, что они уже взрослые. И до каких же пор они должны хранить эту тайну? Так ведь люди никогда не узнают об этом, и это останется их тайной. Такая мысль приводит их в отчаяние и навевает на всех троих непонятную печаль.

— Закурим? — наконец спрашивает как бы между прочим Вачик.

— Закурим, — как бы между прочим отвечает Зарэ.

Зарэ зажигает спичку, и три лица сближаются. В этот момент они чувствуют какую-то особую близость друг к другу.

— Я дам тебе свою сумку, — говорит Зарэ Тиграну. — Вчера я заметил, когда ты шел в баню, что твоя уже совсем старая.

Спичка гаснет. Ребята удивленно смотрят на нее. Зарэ собирается продолжить разговор. Это будут первые слова, сказанные после того, как они закурили, и им кажется, что это имеет большое значение.

— Голубь Сурика улетел и не вернулся. Вероятно, переманили…

Они в недоумении переглядываются: это ли нужно было сейчас сказать? Вдруг Зарэ закашлялся, глаза его наполнились слезами. Вслед за ним закашлялся и Вачик. Теперь Зарэ и Вачик ждут, когда начнет кашлять Тигран, и удивленно смотрят на него.

— Ты и раньше курил? — сердито спрашивает Зарэ.

Они чувствуют, что Тигран вдруг пал в их глазах, хотя все трое пришли сюда именно для того, чтобы закурить.

Ребята слышат насвистывание. Они с трудом сдерживают кашель, чтобы Арсен, проходящий мимо здания, не обнаружил их присутствия. У Вачика и Зарэ сигареты погасли. Это их радует, нужно опять зажигать спичку. На этот раз спичку зажигает Вачик, и теперь уже сближаются два лица. И теперь эти двое чувствуют еще большую близость.

Начинает кашлять и Тигран. Это он попробовал затянуться. Теперь всех троих тошнит, и у всех кружится голова. А в мыслях Зарэ почему-то навязчиво вертятся все те же слова: «Голубь Сурика улетел и не вернулся. Вероятно, переманили…»

Немного погодя ребята встают.

— Ну пошли, — вспоминает Вачик. — Та девушка скоро пройдет.

Ребята поднимаются на крышу недостроенного здания. Садятся на разостланную там солому.

Ясная, безоблачная ночь. Одна из тех ночей, когда кажется, что небо всегда было вот таким ясным и всегда будет таким. На мягком и очень знакомом куполе поблескивают звезды, словно отражая огни ночного города.

Все вокруг становится таинственным и торжественным. А ведь совсем недавно — всего несколькими метрами ниже — такой обыденной казалась эта земля, земля, на которой они живут. Тигран думает, что это, видимо, потому, что они уже привыкли к этой земле, к ее радостям, горестям, даже к счастью на ней. Потому-то все и стало обыденным. Но нельзя допустить, чтобы это было обыденным. Нужно иногда заново почувствовать, как бы впервые догадаться и неожиданно открыть для себя то, что знакомо и тебе и всем: что ты живешь, что существует земля, что существуешь ты сам, с радостями и печалями. И тогда ты не станешь никогда маленьким человеком, никогда не будешь думать только о себе, и никогда тебе не будет казаться, что только ты живешь в этом мире.

Тигран хотел сказать обо всем этом товарищам, но увидел, что и они задумались. Почему-то ему показалось, что и они забыли о курении и чувствуют то же самое, может быть, мыслят об этом иначе, но чувствуют непременно то же.

Всем троим хочется поговорить, но каждому кажется, что его голос что-то разрушит.

И сейчас еще больше, чем тогда, когда они курили, они чувствуют близость друг к другу. Это та близость, которую не хочешь скрывать, о которой хочешь говорить. Но как? Нельзя же быть сентиментальным и говорить друг другу слащавые вещи.

Видимо, для этого лучше всего что-нибудь поверить друг другу, какую-нибудь тайну, которая другим, возможно, покажется смешной. И все же им она будет близка, потому что их тайна — это мечта.

Но никто не решается заговорить первым. Неудобно рассказывать о своей мечте. Когда об этом говоришь громко, и ты сам и твои мечты становятся смешными.

Зарэ лежит на спине с соломинкой во рту и смотрит на небо.

— Зарэ, о чем ты думаешь? — спрашивает Тигран.

— Звезды считаю. Хочу узнать, сколько их, — полусерьезно, полушутливо отвечает Зарэ. — Раз, два, три, четыре…

— Зарэ, если бы тебе предложили полететь на Луну, ты бы согласился? — опять спрашивает Тигран.

— Десять, одиннадцать, двенадцать… Конечно… Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать…

— Как было бы хорошо, если бы мы кончили школу лет десять назад, правда? — говорит Вачик.

— Конечно. Сейчас уже были бы женаты, — иронически перебивает его Тигран.

— Не говори глупости. Я всегда возмущаюсь, что без нас люди делают тысячи открытий. А вы, дурачье несовершеннолетнее, не думаете пока об этом.

— Мне так хочется отправиться куда-нибудь далеко-далеко. — Тигран вдруг не выдерживает и начинает откровенничать. — Если бы я был уверен, что все вы не станете меня разыскивать, я пешком пошел бы по всему миру. Иногда я даже жалею, что уже открыты все материки.

— Зато есть много другого, что еще не найдено, не открыто, — говорит Вачик. Он замолкает, слегка краснеет, но все же добавляет: — Я умру, если ничего не открою.

Ему кажется, что его слова звучат слишком самоуверенно и что поэтому ребята смотрят на него осуждающе.

— Пусть даже люди не узнают моего имени. Да я и не разрешу, чтоб обо мне писали, — добавляет он и успокаивается: ведь он оправдался, ребята поймут, что это вовсе не самоуверенность.

— Тридцать пять, тридцать шесть, тридцать семь…

— А потом вернуться бы с Луны, — говорит Тигран. — Тебя уже никто не узнает. Интересно, а?

— Что интересно? — спрашивает Вачик.

— Так, ничего…

— А ты поставь перед собой цель сделать что-нибудь конкретное. Вот Акоп. Он и работает — весь дом содержит, и учится… Ребята, а почему он такой неприметный, такой тихий, его как будто даже никто не замечает, никто о нем ничего не говорит, а? Но ведь он самый настоящий человек! Такой человек, которому позавидуешь. Почему это, а?