Пип Уильямс - Потерянные слова

Я не поняла этого слова.

— Ой, только посмотрите на нее! Никогда не слышала о dollymop , — Мейбл даже не потрудилась понизить голос. Миссис Стайлз с негодованием загремела ведрами и заворчала. — Давай, девонька, доставай свои листочки.

Тильда удивленно посмотрела на меня.

— Она собирает слова, — пояснила Мейбл.

— Какие слова?

— Женские. Всякие пошлости.

Я молчала, не в силах что-либо объяснить, и чувствовала себя как в тот день, когда папа заставил меня вывернуть карманы.

Но Тильда не пришла в ужас, а, напротив, заинтересовалась.

— Правда? — спросила она, рассматривая мой жакет свободного кроя и ромашки, которые Лиззи вышила по краям рукавов. — Пошлости собираешь?

— Нет. Вернее, не только их. Это Мейбл — знаток непристойностей.

Я вытащила из кармана листочки и карандаш.

— Так ты dollymop ? — спросила я, не понимая, насколько это слово может быть оскорбительным, но мне хотелось попробовать произнести его вслух.

— Я актриса, хотя для некоторых это то же самое, — Тильда улыбнулась Мейбл. — Наша подруга рассказала мне, что попала в свою профессию после топтания на сцене.

Я начала понимать, что к чему, и написала слово dollymop в верхнем левом углу листочка, вырезанного из выброшенного черновика. Такие листочки начинали мне все больше нравиться, хотя удовольствие, с которым я вычеркивала приличные слова и на другой стороне записывала слова Мейбл, всегда сопровождалось чувством стыда.

— А можешь сказать предложение с этим словом? — попросила я.

Тильда посмотрела на листочек, потом на меня.

— У тебя все серьезно, да? — спросила она.

Мои щеки залились краской. Я посмотрела на листок глазами Тильды. Как же глупо я сейчас выглядела!

— Ну, скажи ей предложение, — сказала Мейбл.

Тильда заглянула мне в глаза.

— Только с одним условием, — произнесла она с довольной улыбкой. — Сегодня в Новом театре мы ставим «Кукольный дом» [34] Пьеса Генрика Ибсена, написанная в 1879 году. . Приходи на дневной спектакль, а потом присоединишься к нам на чай.

— Она придет, не волнуйся, а сейчас скажи ей предложение.

Тильда набрала в грудь воздуха и расправила плечи. Глядя мне через плечо, она произнесла предложение с говором простолюдина, которого я от нее не ожидала.

— Монетка для dollymop согреет твои колени.

— Вот что значит личный опыт, — захохотала Мейбл.

— Тебя не спрашивали, Мейбл, — сказала я и записала предложение в середине листочка. — Это то же самое, что проститутки?

— Скорее всего, любительницы. У них больше страсти и меньше опыта, — ответила Тильда.

Она смотрела, как я записываю определение.

— Да, так и есть.

— Какая у тебя фамилия?

Мой карандаш замер над листочком.

— Тейлор.

Мейбл постучала строгальным ножом по ящику, чтобы привлечь наше внимание.

— Мне тоже зачитайте.

Я оглянулась на снующих вокруг посетителей рынка.

Тильда протянула руку за листочком.

— Обещаю читать не слишком громко.

Я дала ей листок.

DOLLYMOP

Женщина, которой время от времени платят за сексуальные услуги.

«Монетка для dollymop согреет твои колени».

Тильда Тейлор, 190 6

«Хорошее слово, — подумала я, пряча листочек в карман, — и источник хороший».

— Мне пора, — сказала Тильда. — Через час мы начинаем надевать костюмы и гримироваться.

Она вытащила из сумочки театральную программу.

— Я играю Нору. Спектакль начинается в два часа.

Когда папа вернулся из Скриптория, его ждал горячий обед: пирог со свининой, который я купила на рынке, и вареная стручковая фасоль. В вазе на кухонном столе стояли свежие цветы.

— Меня пригласили в Новый театр на дневной спектакль «Кукольный дом», — сказала я во время еды.

Папа удивленно посмотрел на меня, но на его лице просияла улыбка.

— Правда? И кто же тебя пригласил?

— Кое-кто, с кем я познакомилась на Крытом рынке.

Папина улыбка исчезла, и я поспешила добавить:

— Женщина. Актриса. Она играет в спектакле. Хочешь пойти со мной?

— Сегодня?

— Я могу и одна сходить.

Папа вздохнул с облегчением.

— Я бы хотел после обеда почитать газеты.

После обеда я спустилась по Уолтон-стрит к центру города. Через арку Издательства выплывала целая толпа людей, чья рабочая неделя закончилась, и впереди их ждал долгий свободный вечер с оживленными разговорами. Большинство работников двигались мне навстречу — домой в Иерихон, но небольшие компании и молодые парочки направлялись в центр Оксфорда. Я последовала за ними, гадая, не собирается ли кто-нибудь из них в Новый театр.

На Джордж-стрит все люди, за которыми я шла, разошлись по барам и кафе. Никто не спешил в театр.

Я пришла слишком рано, но пустота театра меня все равно удивила. Он выглядел больше, чем я его помнила. Мест в зале хватило бы на сотни зрителей, но занятых было не больше тридцати. Я не знала, где мне лучше присесть.

Из-за кулис появилась Тильда. Она поднялась ко мне по лестнице, покрытой ковровой дорожкой.

— Билл сказал, что в театр вошла самая очаровательная девушка, и я сразу поняла, что это ты, — она взяла меня за руку и повела к первому ряду, где сидел всего лишь один человек.

— Билл, ты был прав. Это Эсме.

Билл встал и изобразил легкий театральный поклон.

— Эсме, это мой брат Билл. Присаживайся с ним в первом ряду, тогда я смогу тебя видеть. Если сядешь в другом месте, затеряешься среди зрителей.

Тильда поцеловала брата в щеку и исчезла.

— Когда сидишь в первом ряду, легко представить, что театр полный, а у тебя — лучшие места на аншлаговый спектакль, — сказал Билл, когда мы оба сели.

— Тебе часто приходится так делать?

— Вообще-то, нет, но этот спектакль — тот самый случай.

Мне было легко общаться с Биллом, хотя я знала, что должна испытывать неловкость. В его поведении отсутствовала церемонность, которую я привыкла видеть в мужчинах из Скриптория. Он был больше похож на горожанина, чем на студента, но в его манере общения было что-то такое, чего я не могла до конца понять. Билл сказал, что он на десять лет младше Тильды, значит, ему двадцать два, то есть на два года меньше, чем мне. Мы были примерно одного роста. Ему достались такие же пухлые губы и тонкий нос, как у Тильды, только они были усыпаны веснушками. Такие же зеленые глаза, как у сестры, но волосы были не медового цвета, а темнее, как патока.

Я слушала Билла, пока не начался спектакль. Он рассказывал в основном о Тильде. Она была единственной, кто заботился о нем.

— У вас разве нет родителей? — спросила я.

— Они не умерли, их просто нет, — ответил Билл. — Поэтому я хожу за ней следом, куда бы ее ни позвал театр.

Свет погас, и начался спектакль.

Игра Тильды завораживала, а другие актеры мне не понравились.