Пип Уильямс - Потерянные слова

Я нашла нужную страницу, пробежалась по ней глазами, провела пальцем по предложению и сверила его с цитатами на листочках. В каждой из них не хватало одного или двух слов. «Удачный день», — подумала я, перечеркивая написанное корреспондентами. Хотелось поскорее уйти, но я аккуратно переписала правильный вариант цитаты на чистый листок.

In all democracies therefore it is of the utmost importance to regulate by whom, and in what manner, the suffrages are to be given [36] Следовательно, при любом демократическом режиме крайне важно регулировать, кому и каким образом должны предоставляться избирательные права. .

Я перечитала цитату и дважды проверила ее точность. Посмотрела дату публикации: 1765. Мне стало интересно, кому, по мнению Блэкстона, должны быть предоставлены избирательные права. В верхнем левом углу листочка я написала слово исправление , добавила свои инициалы Э. Н. и подколола его к трем остальным листочкам.

Для возвращения в Скрипторий я выбрала более длинный путь с остановкой в Новом театре.

Внутри здания моим глазам понадобилось время, чтобы привыкнуть к темноте. Актеры стояли на сцене, а в середине зала сидели несколько человек.

— Я гадал, увижу тебя сегодня или нет, — сказал Билл, когда я к нему подсела.

— У меня есть десять минут, — ответила я. — Хотелось увидеть их в костюмах.

Шли генеральные репетиции, премьеру запланировали через три дня.

— Почему ты приходишь каждый день? — спросил Билл.

Я задумалась.

— Мне нравится смотреть на сам процесс создания чего-либо, видеть вещи до того, как они полностью сформируются, наблюдать за их развитием. Я представляю, как буду сидеть здесь на премьере и наслаждаться каждой сценой с особой остротой, потому что знаю, каким образом был достигнут такой результат.

Билл засмеялся.

— Что смешного?

— Ничего. Просто обычно ты немногословна, но если ты начинаешь говорить, то каждое твое слово — совершенство.

Я опустила глаза и потерла ладони друг о друга.

— Еще мне нравится, что ты никогда не говоришь о шляпках, — сказал Билл.

— О шляпках? Зачем мне говорить о шляпках?

— Женщины любят говорить о шляпках.

— Правда?

— Уже одно то, что ты об этом не знаешь, заставляет меня влюбиться в тебя.

Внезапно все слова, которые я когда-либо знала, испарились из моей головы.

31 мая 1906

Моя дорогая Эсме!

Твои новые друзья кажутся мне интересной парой. Под «интересной» я имею в виду неординарность, что, как правило, хорошо, хотя и не всегда. Уверена, ты сможешь определить разницу.

Что касается включения в Словарь вульгарных слов, единственным критерием должна быть формула доктора Мюррея. Это вполне научный подход, и его применение должно быть обосновано определенными доказательствами. Если они имеются, тогда слово нужно включить в Словарь. Такой подход прекрасен тем, что отсекает излишнюю эмоциональность. При правильном использовании формула в совершенстве выполняет свою задачу, для которой она и была создана. Если пренебрегать ею, она становится бесполезной. Бывали времена, когда формулой пренебрегали (даже ее создатель) в угоду своему субъективному мнению. Вульгарные слова, как ты их называешь, — частые жертвы таких случаев. Какими бы серьезными ни были основания для их включения, всегда найдутся те, кто будет против.

Лично я считаю, что они добавляют перчинку. Вульгарное слово, сказанное к месту и с должным пылом, может выразить куда больше чувств, чем его вежливый синоним.

Раз ты начала собирать такие слова, Эсме, советую не произносить их вслух прилюдно — ни к чему хорошему это не приведет. Если тебе все-таки захочется их применить, то попроси мистера Мейлинга перевести их на эсперанто. Ты удивишься, насколько универсален этот язык и насколько толерантен мистер Мейлинг, когда дело касается вульгаризмов.

С любовью,

Премьера «Много шума из ничего» состоялась в Новом театре девятого июня. В тот вечер Билл должен был помогать актерам с перьями, чулками и париками. Работы было предостаточно, и я сидела с ним за кулисами и смотрела на спектакль со стороны.

— Тебя никогда не тянуло на сцену? — спросила я, глядя, как Тильда превращается в Беатриc.

— Я не смог бы играть даже под страхом смерти, — ответил Билл. — Поэтому я отличный костюмер.

— Серьезно?

— И плотник, и маляр, и вообще мастер на все руки. — Билл коснулся моей ладони. — А тебя когда-нибудь тянуло на сцену?

Я покачала головой. Билл играл с моими пальцами, и я не убирала руку.

— Чувствуешь прикосновения? — спросил он, поглаживая рубцы на коже.

— Да, но не сильно, как будто ты прикасаешься ко мне через перчатку.

Что за нелепое объяснение! Его прикосновение было как шепот в ухо, когда дыхание растекается по всему телу и бросает в дрожь.

— Тебе больно?

— Нет, нисколько.

— Как это произошло?

В детстве подобный вопрос вызывал у меня спазмы в груди из-за эмоций, я ничего не могла объяснить, но сейчас рука Билла лежала на моей, и мне нравилась ее теплота.

— Из-за листочка… — начала я.

— Со словом?

— Оно показалось мне важным.

Билл внимательно слушал.

Время в Скриптории то бежало, то замедлялось, в зависимости от моего настроения. После знакомства с Тильдой и Биллом я стала замечать, что посматриваю на часы гораздо чаще.

Уже несколько недель пьеса «Много шума из ничего» собирала полный зал. Я уже побывала на трех субботних дневных спектаклях и один раз ходила с папой на вечернее представление. Сегодня стрелки часов, казалось, застряли на половине четвертого, и я все еще сидела за своим столом.

Доктор Мюррей вернулся с совещания с Редколлегией и, получив там нагоняй, вот уже полчаса устраивал головомойку своим помощникам.

— Три года возимся с буквой М и теперь застряли на mesnalty ! — орал он.

Я попыталась вспомнить, что значит mesnalty : какой-то юридический термин, в чем мы с папой были не сильны. Но корень слова — mesne , и он напоминал mense , что означало щедрый, добрый, тактичный . Я знала, что папа потратил больше времени, чем обычно, на проверку цитат к этому слову и на составление определения, но доктор Мюррей в итоге почти все перечеркнул. Я посмотрела на папу и по его виду поняла, что ему не жаль ни одной потраченной минуты на это дивное слово.

Когда головомойка закончилась, Скрипторий надолго погрузился в тишину. Часы показывали четыре. Доктор Мюррей сидел за своим столом и усердно вычитывал гранки. Помощники в полном молчании склонили головы над работой. Никто не решался уйти домой.

Когда пробило пять, все дружно повернули головы в сторону доктора Мюррея, но тот не двинулся с места, и работа продолжилась. В половине шестого головы снова синхронно повернулись, как во время занятий по хореографии. У меня нечаянно вырвался смешок, и папа строго посмотрел на меня. «Сиди тише мыши», — говорил его взгляд. Доктор Мюррей все еще работал, держа наготове карандаш, чтобы вычеркивать и исправлять.