Пип Уильямс - Потерянные слова

— Тильда, я хочу того же самого, чего и ты, но не таким способом. Это тоже возможно.

— Нет правильного способа, Эсме. Если бы он был, мы бы голосовали уже на прошлых выборах.

— Ты уверена, что стараешься ради других женщин, а не ради внимания к собственной персоне?

Она слабо улыбнулась.

— Отчасти ты права, но, если это заставляет людей обратить внимание, это может заставить их и задуматься.

— Люди будут считать тебя сумасшедшей и опасной. Они не захотят связываться с тобой.

— Ну, возможно, тогда и пригодятся здравые речи твоих суфражисток.

Скрипнула калитка, и я бросилась открывать дверь. На пороге стояла смущенная Лиззи. Она смотрела мимо меня в коридор, и я поняла, что она ни разу не была в моем доме.

— Ох, Лиззи, слава богу!

Я закрыла за ними дверь и провела их на кухню.

Лиззи едва поздоровалась с Тильдой, но нежно взяла ее руку и, вытащив ее из воды, положила на полотенце, чтобы осторожно просушить обожженную кожу.

— Думаю, все не так страшно, как кажется, — наконец сказала она. — Пузыри означают, что под ними здоровая кожа. Постарайся не лопать их слишком рано.

Лиззи достала маленький пузырек с мазью и открутила крышку. Гарет держал его открытым, а Лиззи наносила мазь, стараясь избегать участков вздувшейся кожи. Только один раз Тильда не удержалась от резкого вздоха, и Лиззи посмотрела на нее. Их глаза впервые встретились друг с другом.

Лиззи наложила на руку Тильды марлевую повязку.

— Я не обещаю, что не останется шрамов.

— Если останутся, я попаду в хорошую компанию, — сказала Тильда, посмотрев на меня.

— Ты должна показаться доктору.

Тильда кивнула.

— Ну что же, если я сделала все, для чего была нужна, — сказала Лиззи, — тогда я пойду обратно спать.

Тильда положила свою здоровую ладонь на руку Лиззи.

— Я знаю, что не нравлюсь тебе, и знаю почему, но я тебе все равно очень благодарна.

— Ты подруга Эсме.

— Но ты могла отказаться прийти сюда, — сказала Тильда.

— Нет, не могла.

Лиззи поднялась и пошла с Гаретом к входной двери. Я хотела перехватить ее взгляд, но она отвернулась от меня.

Было три часа утра, когда Гарет вернулся из Саннисайда.

— Она простит меня? — спросила я.

— Не поверишь, но она задала мне тот же вопрос про тебя.

Он повернулся к Тильде.

— В шесть утра в Лондон отправляется поезд. Вы не думаете, что вам лучше на него успеть?

— Думаю, лучше успеть.

Гарет обратился ко мне:

— Твой отец не будет против, если Тильда подождет поезд здесь?

— Папа не узнает. Он раньше семи не встает.

— У вас много вещей осталось на лодке? — спросил он Тильду.

— Ничего такого, что нельзя переслать по почте. Конечно, если Эсме одолжит мне чистую одежду.

Гарет надел пиджак.

— Я вернусь через пару часов, чтобы проводить вас на вокзал.

— Мне не нужен сопровождающий.

— Нужен.

Гарет ушел. Я на цыпочках поднялась на второй этаж и выбрала платье, которое должно было подойти Тильде. Оно было слишком длинным и простым для такой женщины, как она, но выбора не было. Когда я вернулась вниз, Тильда крепко спала в гостиной.

Я накрыла ее пледом и подумала о том, увидимся ли мы еще когда-нибудь. Я любила Тильду и боялась за нее. Эти чувства похожи на те, что испытываешь к своей сестре? Не к подруге, а к кровной сестре. Как Росфрит и Элси. Как Дитте и Бет. Я смотрела, как поднимается и опускается ее грудь, как подрагивают ее веки. Я попыталась угадать, что ей снилось.

Когда утренний свет забрезжил в окнах, я услышала скрип калитки.

О происшествии на лодочной станции «Раф» написали в «Оксфорд таймс». Пожарная бригада была бессильна остановить огонь, и она сгорела дотла. Нанесенный ущерб составил более трех тысяч фунтов. Никто не пострадал, сообщалось в газете, но на месте происшествия были замечены четыре женщины: трем удалось уплыть на лодке, четвертая убежала. Задержать никого не удалось, но есть подозрение, что поджог организовали суфражистки. Незадолго до происшествия они распространяли листовки, в которых призывали действовать против гребных клубов, которые выступали против участия женщин в этом виде спорта. Поджог свидетельствует, что их кампания набирает обороты, однако суфражистские организации Оксфорда заявили о своей непричастности и полном неприятии насильственных действий. Они осудили преступление и открыли сбор средств в пользу служащих лодочной станции, которые лишились работы из-за поджога.

На следующий день миссис Мюррей пришла в Скрипторий с банкой для пожертвований, и я отдала ей все монеты, которые у меня были с собой.

— Очень щедро с твоей стороны, Эсме, — сказала она, тряхнув банку. — Хороший пример для джентльменов за сортировочным столом.

Папа смотрел в мою сторону, гордый и ни о чем не догадывающийся.

Я так и не успела попрощаться с папой. Когда его забирали из дома в госпиталь, у него была парализована половина лица и пропала речь. Я поцеловала его и пообещала принести пижаму и книгу, которая лежала на тумбочке рядом с кроватью. Его глаза наполнились отчаянием, когда я с ним разговаривала.

Я сменила постельное белье на его кровати и поставила на тумбочку букет желтых роз, которые были в моей комнате. Взяла его книгу «Обретение мудрости». «Это австралийский роман, — сказал как-то папа, — об одной умной молодой женщине. Даже не верится, что эту книгу написал мужчина. Думаю, она тебе тоже понравится». Папа хотел рассказать мне о книге побольше, но я не смогла его слушать. Австралийский роман… Я извинилась и вышла из-за стола.

Когда я приехала в Редклиффский госпиталь, мне сказали, что папы больше нет.

«Папы нет», — подумала я. Такого просто не может быть.

Гарет втащил матрас по узкой лестнице в комнату Лиззи, и я спала там до самых похорон. Лиззи собрала мне все необходимое, чтобы избавить меня от встречи с пустотой в доме. Я не могла отделаться от мысли, что она обходит все комнаты и проверяет, все ли в порядке. Я представляла, как она заходит через парадную дверь, подбирает с пола почту и останавливается в раздумьях о том, что с ней делать. Мне казалось, она захочет защитить меня от тех писем и оставит их на маленьком столике в коридоре.

Мне не хотелось следовать за ней дальше, но я знала, что она заглянет сначала в гостиную, потом в столовую, в которой мы никогда не обедали. На кухне она перемоет всю грязную посуду, убедится, что окна плотно закрыты, и проверит замок на каждой двери. Потом она положит руку на перила лестницы, посмотрит наверх, глубоко вздохнет и начнет подниматься. Год от года Лиззи все больше полнела, и такие простые действия уже вошли у нее в привычку. Я наблюдала их тысячу раз, когда мы вместе поднимались к ней в комнату.