Пип Уильямс - Потерянные слова

Мы все вздохнули с облегчением.

Скрипторий встревоженно загудел. Я чувствовала это, как звери чувствуют падение атмосферного давления перед грозой. Ожидание войны обострило все наши ощущения. У молодых людей, живущих в Оксфорде, появилось больше энергии — шаги стали длиннее, а голоса громче. Или так только казалось. Студенты всегда любили покричать на все голоса, чтобы привлечь внимание красотки или напугать прохожего, но раньше их интересовали разные темы. Теперь все — и студенты, и горожане — говорили только о войне. Создавалось впечатление, что большинство из них ждут с нетерпением ее начала.

Два новых помощника доктора Мюррея тратили перерывы на разговоры о том, как бы встретиться с кайзером лицом к лицу и победить в войне до ее начала. Они были молоды, бледны, худы и носили очки. Если им и доводилось где-то драться, то только бумажными самолетиками из-за библиотечных книг и споров о грамматике. При виде доктора Мюррея у них дрожали голоса и колени, поэтому я сомневалась, что они смогут убедить кайзера покинуть Бельгию. Помощники постарше вели более сдержанные беседы. Их лица мрачнели, чего почти никогда не случалось во время споров из-за слов. Мистер Роулингс, потерявший брата в Англо-бурской войне, объяснял молодым коллегам, что в убийствах нет никакой славы. Юноши вежливо кивали, не замечая, как дрожит его голос. Мистер Роулингс еще не успевал отойти подальше, как они снова начинали спорить о том, как поступить на военную службу и как долго готовят новобранцев перед тем, как отправить их на фронт. От таких разговоров мистер Роулингс сутулился еще сильнее.

«Эта война замедлит работу над Словарем, — сказал мистер Мейлинг доктору Мюррею. — Вместо карандаша они хотят держать оружие».

С тех пор я каждое утро просыпалась умирая от страха.

Никто не смог уснуть в ночь на третье августа, даже те, кто залез в постель и попытался это сделать. Наши молодые помощники уехали в Лондон и куролесили в баре «Пэлл-Мэлл» в ожидании новости о том, что Германия вывела свои войска из Бельгии. Этого не случилось. Когда Биг-Бен пробил первый час нового дня, они спели «Боже, храни короля».

На следующий день помощники вернулись в Скрипторий, переполненные храбростью, которая была им совершенно не к лицу. Они вместе подошли к доктору Мюррею и сообщили ему, что записались в добровольцы. «Вы оба близоруки и ни на что не годны, — сказал доктор Мюррей. — Вы принесли бы своей стране больше пользы, если бы остались в тылу».

Было невозможно на чем-то сосредоточиться, и я поехала в Издательство. Никогда не видела его таким тихим. В наборном цехе рабочие стояли только за половиной станков.

— Только двое? — спросил Гарет, когда я рассказала ему о случившемся в Скриптории. — Шестьдесят три человека отправились маршем из Издательства сегодня утром. Большинство из них записались добровольцами в Территориальные силы, но не все. Их было бы шестьдесят пять, если бы мистер Харт не вытащил за шиворот двоих несовершеннолетних. Обещал их выпороть после того, как это сделают их матери.

Мистер Мейлинг был прав: война замедлила работу над Словарем. Через несколько месяцев в Скриптории остались только старики и женщины. Мистер Роулингс был не старым, но уволился из-за нервного перенапряжения. За сортировочным столом снова появилось свободное место, но занимать его было некому.

Команды мистера Брэдли и мистера Крейги в старом здании Музея Эшмола тоже заметно поредели, а у мистера Харта в Издательстве осталась лишь половина наборщиков и печатников.

Никогда в жизни я не работала так много.

— Тебе это нравится, — сказал Гарет, когда стоял у моего стола и ждал, пока я допишу определение.

У меня появилось больше обязанностей, и я не могла отрицать, что была этому рада. Гарет достал из сумки конверт.

— Гранок нет? — спросила я.

— Только записка для доктора Мюррея.

— Ты теперь посыльным работаешь?

— Мои обязанности расширились. Вся молодежь подалась в добровольцы.

— Хорошо, что ты не молодежь, — сказала я.

— Пришлось сражаться за это задание. Наборщиков и печатников теперь не хватает, поэтому мистер Харт просил начальников цеха заменить отсутствующих. Он бы с удовольствием приковал меня цепями к станку, но мне хотелось увидеть тебя.

— Похоже, мистер Харт серьезно встревожен.

Гарет посмотрел на меня так, как будто я слишком преуменьшила.

— Если он не будет держать ухо востро, все остальные тоже уйдут на фронт.

— Не говори так, — сказала я.

Он выразил словами страх, с которым я просыпалась каждое утро.

Жара и пьянящее возбуждение августа сменились осенней сыростью. У доктора Мюррея появился кашель, и миссис Мюррей не пускала его в Скрипторий. «Там как в погребе», — сказала она и почти не преувеличила, хотя в камине всегда пылал огонь.

«Ерунда», — ответил доктор Мюррей, но, видимо, супруги пошли друг другу на уступки, потому что он стал приходить в Скрипторий в десять утра и работал до двух дня. Когда она отлучалась из дома и не могла заметить его отсутствия, он засиживался на работе до пяти вечера. Его прерывистое дыхание заставляло нас работать еще усерднее. Он мало говорил о войне, только ворчал, что она стала помехой для Словаря. Несмотря на наши усилия, работа замедлилась, и новые брошюры печатались с опозданием. Дата выхода последнего тома отодвинулась на годы. Думаю, я была не единственной, кто сомневался в том, что доктор Мюррей доживет до того дня.

Дитте и другим заслуживающим доверия корреспондентам тоже увеличили нагрузку. Отредактированные гранки и новый материал нам теперь ежедневно присылали со всей Британии. Доктор Мюррей даже стал отправлять гранки на редактуру тем помощникам, кто воевал во Франции. «Они будут рады отвлечься», — сказал он.

Когда я открывала первый конверт, присланный через Ла-Манш, я с трудом могла дышать. Глядя на грязные пятна, я представляла, какой путь проделало письмо и через чьи руки прошло. Живы ли все эти люди? Почерк показался незнакомым, но я узнала имя отправителя. Я попыталась вспомнить его лицо, но память нарисовала образ невысокого бледного паренька, сгорбившегося за столом в отделе Словаря в старом здании Музея Эшмола. Элеонор Брэдли называла его способным, но слишком необщительным. Его редактура была основательной, и мне не пришлось много исправлять. Доктор Мюррей был прав. Должно быть, он был рад отвлечься от войны.

Неделю спустя мы встретились с Гаретом, чтобы пообедать в одном из пабов в Иерихоне.

— Жаль, что мистер Харт не может отправлять копии для печати во Франции, — сказала я.

Гарет молчал, и я заполняла тишину своей историей.