Пип Уильямс - Потерянные слова

— Я бы никогда не стала злиться на Лиззи, — сказала я.

Гарет снова взял мои руки.

— Я должен был выбрать между словами и кольцом.

Я посмотрела на свой словарь, потрогала пальцами его название и почувствовала слова в своем дыхании. Я представила кольцо на своей руке и обрадовалась, что его там нет. Я не понимала, как можно испытывать столько чувств одновременно. Большего невозможно было представить.

Мы с Гаретом молчали. Он не стал спрашивать, а я не стала отвечать, но я чувствовала те минуты, как рифму поэмы. Они были предисловием ко всему, что произойдет дальше, и я была готова к тем событиям. Я притянула к себе его лицо, по-разному ощущая его кожу своими ладонями. Его губы были теплее моих и все еще хранили вкус чая. Его рука на моей талии ни о чем не просила, но я прильнула к нему, желая, чтобы он почувствовал все изгибы моего тела.

Пирог остыл, так и оставшись нетронутым.

— Ну, где оно? — спросила Лиззи, когда я вошла в кухню.

Мы обе посмотрели на мою руку — без кольца, как и прежде.

— Есть вообще что-то, о чем ты не знаешь, Лиззи Лестер?

— Очень много всего, но я знаю, что он любит тебя, а ты любишь его, и я думала, что увижу кольцо на твоем пальце, когда ты вернешься с пикника.

Я вытащила из сумки словарь и положила его на стол перед Лиззи.

— Он подарил мне нечто большее, чем драгоценности.

Улыбаясь, Лиззи вытерла руки о фартук и проверила их чистоту, прежде чем дотронуться до кожаной обложки.

— Я знала, что ты не устоишь перед словами — красивыми и собранными вместе. Я так и сказала ему, когда он мне показывал словарь. Потом он мне открыл страницу, на которой написано мое имя, и заварил кружку чая, пока я рыдала, — слезы снова брызнули из ее глаз, но она их быстро вытерла. — Но он не говорил, что у него нет кольца.

Она отдала мне словарь назад. Я обернула его бумагой и перевязала лентой.

— Лиззи, можно я поднимусь наверх?

— Только не говори мне, что собираешься его спрятать!

— Не навсегда. Я пока не готова его кому-то показывать.

— Смешная ты, Эссимей.

Если бы Гарет уместился в сундук, я бы его там закрыла и спрятала ключ. Но было слишком поздно. Мистер Харт и доктор Мюррей уже месяцами писали письма, чтобы он попал на офицерскую подготовку.

Подготовка офицерского состава завершилась четвертого мая. Мы поженились на следующий день — в среду пятого числа. Доктор Мюррей подарил каждому, кто работал в Скриптории, два дополнительных оплачиваемых часа, чтобы они нас поздравили.

Ночью накануне свадьбы я спала в комнате Лиззи, а утром она одела меня в простое кремовое платье с двойной юбкой и высоким кружевным воротником. На манжетах и по краю подола она вышила листочки и кое-где пришила стеклянные бусинки, чтобы «когда светило солнце, они были похожи на утреннюю росу».

Доктору Мюррею нездоровилось, но он предложил поехать со мной в церковь Святого Варнавы в повозке. В последний момент я отказалась. Солнце действительно светило, и я знала, что Гарет пойдет в церковь пешком с мистером Хартом и мистером Свитменом. Я не видела его три месяца, пока шла подготовка офицерского состава, и мне хотелось столкнуться с ним, когда наши дороги пересекутся на Канал-стрит.

Миссис Мюррей успела сделать три снимка со мной под ясенем: один — c доктором Мюрреем, второй — с Дитте, а третий — c Элис и Росфрит. Она уже убирала фотокамеру, когда я попросила ее сделать еще один снимок.

Лиззи стояла на пороге кухни, скромно одетая в новое платье. Я махнула ей рукой, но она покачала головой.

— Лиззи, — позвала я ее. — Ты должна. Это день моей свадьбы.

Она подошла, смущенно склонив голову от устремленных на нее взглядов. Когда она встала рядом со мной, я заметила булавку ее матери, ярко сверкающую на фоне тускло-зеленой фетровой шляпы.

— Повернись немного в эту сторону, — сказала я.

Мне хотелось, чтобы камера запечатлела ее украшение, и я подарила бы ей фотографию.

Гарет был одет в офицерскую форму. Он выглядел выше, чем раньше, и я пыталась понять, мне это только казалось или он выпрямился после освобождения от работы за наборным станком. Он был красив, и я была красива — так, как никогда раньше. Так мы подумали друг о друге, когда приблизились к церкви с разных сторон улицы.

Пройдя внутрь, мы встали перед викарием. Мистер Харт стоял слева от Гарета, а Дитте — справа от меня. Четыре ряда скамей были заняты работниками Издательства и Скриптория. В центре первого ряда сидели доктор и миссис Мюррей, мистер Свитмен, Бет и Лиззи. На свадьбу мы пригласили больше гостей, но близкие друзья Гарета воевали во Франции, а Тильда записалась в Отряд добровольной помощи, и ее матрона в соборе Святого Варфоломея в Лондоне не разрешила ей приехать.

Я не запомнила ни слов викария, ни его лица. Наверное, я слишком долго рассматривала букет, который для меня собрала Лиззи, поэтому в памяти остался лишь стойкий аромат белых нежных ландышей. Когда Дитте попыталась забрать его, чтобы Гарет надел мне кольцо, я отказалась выпускать его из рук.

Мы вышли из церкви и попали под дождь из риса, который подкидывали над нашими головами женщины из переплетной мастерской. Потом я увидела хор наборщиков и печатников в белых фартуках. Мы с Гаретом держались за руки и с восхищением слушали, как они пели «При свете серебристой луны».

Росфрит сфотографировала нас. Я вдруг с ужасом представила этот снимок на каминной полке: Гарета, навечно оставшегося молодым, и себя — старой, закутанной в шаль и одиноко сидящей у огня.

Мы всей толпой шли по улицам Иерихона. Когда мы дошли до Уолтон-стрит, переплетчицы и хористы вернулись в Издательство, работники мистера Брэдли и мистера Крейги свернули к старому зданию Музея Эшмола. Остальные пошли с нами в Саннисайд, где под ясенем нас ждал стол с тортом и бутербродами. Это напомнило мне все наши чаепития и пикники, которые мы устраивали в честь завершения работы над очередной буквой или выхода нового тома Словаря. Когда миссис Мюррей повела доктора Мюррея в дом, мы поняли, что подаренные помощникам два часа закончились. Мистер Брэдли и Элеонор вернулись в Музей Эшмола, а мистер Харт отправился в Издательство. Дитте и Бет отвели миссис Баллард на кухню, а Элси и Росфрит вызвались помочь Лиззи все убрать. Мистер Свитмен самым последним вернулся к работе в Скрипторий. Он пожал руку Гарету и взял мою, чтобы поцеловать ее.

— Каким гордым и счастливым был бы твой отец, — сказал он. Я с благодарностью смотрела ему в глаза, зная, что память о папе живет не только в моем сердце.

Мы стояли на крыльце папиного дома. Моего дома. Стояли, как будто ждали, когда нас впустят. Возникла небольшая путаница в том, кто должен первым открыть дом.