Пип Уильямс - Потерянные слова

— Теперь это наш дом, Гарет, — сказала я.

Он улыбнулся.

— Может быть, и так, но у меня нет ключа.

— Ах да, конечно! — я наклонилась и достала ключ из-под цветочного горшка. — Вот он.

— Не думаю, что тебе нужно так легко отдавать его мне. Дом — это не приданое.

Прежде чем я успела ответить, он поднял меня на руки.

— А теперь, — сказал Гарет, — открывай дверь, и мы перешагнем через порог вместе. И делай это побыстрее, Эс. Если ты не против.

Каждая комната была украшена вазами с ландышами и сверкала чистотой. Горящий камин спасал дом от вечерней прохлады, а на кухонной плите медленно тушился наш ужин.

— Тебе повезло, что у тебя есть Лиззи, — сказал он, опуская меня на пол.

— И мне повезло, что у меня есть ты.

Без лишних разговоров я взяла Гарета за руку и повела наверх.

Я открыла дверь в папину комнату. На кровати лежало новое покрывало, которое сшила Лиззи и украсила его изящной стежкой. Я ни разу не спала здесь и была рада, что кровать родителей станет нашим брачным ложем.

Мы не стеснялись своих тел, но берегли то, о чем знали, и то, о чем не ведали. Я ужаснулась непрошенным воспоминаниям о Билле, о том, как он проводил пальцем от пробора моих волос по лицу и вдоль тела. «Нос, — шептал он мне на ухо, — губы, шея, грудь, живот…»

Я вздрогнула, и Гарет чуть отодвинулся. Я взяла его руку и поцеловала ладонь. Потом провела его пальцем по длине всего моего тела.

— Холм Венеры, — сказала я, когда мы достигли мягкого клубка волос.

Гарет был зачислен во 2-й батальон Оксфордширской и Бакингемширской легкой пехоты, но на военной базе в Каули его ждали только через месяц. Доктору Мюррею было трудно обходиться без меня, но он согласился сократить мое рабочее время. После обеда я уходила из Скриптория в Издательство, где Гарет учил юных, старых и слабовидящих обращаться с оружием. Издательство готовило отряды местной обороны.

В тот день я снова наблюдала за Гаретом. Он показывал молодому парню, который на вид был не старше пятнадцати, как держать винтовку. Его левую руку он положил на ствол, правую — на рукоятку, следя за тем, чтобы на спусковом крючке находился только кончик указательного пальца. Гарет был сосредоточен так же, как при наборе строк в рамку. Он отступил на шаг, чтобы оценить позу юноши. Услышав замечание, парень сдвинул винтовку с плеча ближе к груди.

Когда юноша сделал вид, что стреляет, как будто играя в ковбоя, Гарет опустил ствол винтовки и что-то сказал ему. Я не слышала слов, но выражение лица мальчика напомнило мне слова Лиззи, которые она мне сказала, когда узнала, что Гарет должен стать офицером. «Армии нужны взрослые мужчины, чтобы наставлять мальцов». Она была права. Гарет умел вести за собой, и к нему прислушивались. Я убедилась в этом, когда видела, как он обучал молодых коллег в типографских цехах. Меня мучил вопрос, будет ли он пользоваться авторитетом во Франции, но ответа на него я не нашла.

Мы гуляли по берегу Касл-Милл. Гарет был одет в военную форму, и, хотя он жаловался, что она выглядела слишком новой, все, кто проходил мимо, приветствовали его кивком головы, улыбкой или крепким рукопожатием. Лишь один человек отвел взгляд в сторону — молодой мужчина, чья гражданская одежда слишком сильно бросалась в глаза.

Я смирилась с тем, что Гарет записался в добровольцы, но не могла перестать думать о том, что он идет навстречу смерти. Эта мысль лишила меня сна. По ночам я смотрела, как он спит, и украдкой прикасалась к нему. Я хотела знать его мнение обо всем на свете и утомляла его вопросами о добре и зле и о том, были ли англичане действительно хорошими, а немцы плохими. Я пыталась узнать его получше, чтобы у меня осталось больше воспоминаний о нем, если он погибнет.

Гарет был отозван из отпуска после битвы при Фестубере. В список погибших, опубликованный в «Таймс оф Лондон», попали четыреста бойцов Оксфордширской и Бакингемширской легкой пехоты. Мы были женаты меньше месяца.

— Эс, меня же не отправляют во Францию.

— Потом отправят.

— Возможно, но там сотня новобранцев, которые нуждаются в обучении, прежде чем их куда-то отправят. Так что я надолго задержусь в Каули. Я буду достаточно близко от Оксфорда, чтобы сесть на один из тех новых автобусов и где-нибудь вместе пообедать, а в свои отпускные я буду приезжать домой.

— Да, но я привыкла к твоему картофельному пюре и думаю, что я уже разучилась мыть посуду, — сказала я, стараясь казаться беззаботной, но я провела в одиночестве слишком много вечеров за последние несколько лет, поэтому знала, как мне будет тоскливо. — Чем мне себя занять без тебя?

— Больницам нужны волонтеры, — ответил Гарет, радуясь, что нашел прекрасное решение. — Не все раненые из здешних мест. К некоторым никогда не приходят посетители.

Я кивнула, хотя не считала это решение прекрасным.

Гарет уехал в Каули, оставив дома немножко себя. В шкафу висела его наглаженная штатская одежда. На раковине в ванной лежала расческа, в зубцах которой застряли несколько его волос — черных и жестких седых. Рядом с кроватью остался раскрытый томик стихов Руперта Брука с переломленным пополам корешком. Я взяла книгу в руки, чтобы посмотреть, какую поэму Гарет читал. «Мертвые». Я положила книгу обратно.

Моим убежищем от одиночества был Скрипторий. Как долго еще ждать, думала я, того времени, когда в листочках появятся цитаты об этой войне?

Дитте прислала мне книгу «Обратная сторона фронта», написанную Филлис Кэмпбелл. Я положила ее в стол и прочитала, когда все разошлись по домам. Ее война так отличалась от той, что описывали в газетах.

Папа всегда говорил, что именно контекст определяет значение.

Филлис писала, что в Бельгии немецкие солдаты рубят штыками младенцев, насилуют женщин и отрезают им груди.

Я думала о всех тех немецких ученых, с которыми доктор Мюррей консультировался по поводу германской этимологии в английском языке. Они молчали с самого начала войны. Или их заставили молчать? Могли ли эти учтивые языковеды совершать подобные зверства? И если немец мог, почему бы не смог француз или англичанин?

Филлис Кэмпбелл и другие похожие на нее женщины выхаживали бельгиек — тех, кто сумел выжить. Они приезжали в кузовах грузовиков с обернутыми вокруг окровавленных грудей тряпками и мертвыми младенцами на коленях.

Мои руки дрожали, когда я переписывала цитаты на листочки, заглавным словом для которых была война . Они добавляли что-то мерзкое к тем дополнительным словам, которые ждали переиздания Словаря. Когда я закончила, у меня не было сил. Я встала и отыскала нужную ячейку, вытащила из нее все листочки и просмотрела их. Цитаты, которые я только что переписала, добавили бы к значению слова война что-то новое — то, что вызывает страх и ужас. Но я не смогла добавить их. Вернув старые листочки назад в ячейку, я взяла свои и подошла к камину. Я выкинула все цитаты из книги Филлис Кэмпбелл в огонь и наблюдала, как они становятся призраками.