Алиса Орлова-Вязовская - Дочки-матери

– Почему?

– Да слово «Версаче» не так пишется, – тоном знатока пояснила племянница.

Продавщица напряглась: видно было, что прислушивается. Наталья перемигнулась с Люсей. И направилась к шубе, что красовалась отдельно от других товаров, словно вывеска. Потрясла за рукав.

– Послушай, Людмил, гремит.

– Женщина, что гремит? – не выдержала продавщица. – Ерунду какую-то говорите.

– Шуба ваша гремит, – пожала плечами Наталья. – До первого снега в ней ходить.

– Вы что?! Это из Греции шуба и мех хороший – придумают же! Что с ней будет-то под снегом?

– Посыплется, – равнодушно бросила Наталья. – Намокнет и поползёт, выделка плохая – говорю же, гремит. Сами потрясите.

Расстроенная продавщица метнулась к шубе. После ухода нахальных и слишком сведущих покупательниц она не меньше получаса трясла несчастную шубу, старательно прижимая к ней ухо.

Тётя с племянницей посмеялись всласть, довольные друг другом, и направились к дому. Правда, во дворе ещё задержались, встретив Ольгу Тихоновну. Люся внутри даже расстроилась: надо же, совсем старушка стала, седая и ростом маленькая, в морщинках вся и на палочку опирается. И Павел Евгеньевич, бедненький, уж года два как умер. Но было приятно, как нахваливает и саму Люсю, и, конечно, Вадика. И такой он распрекрасный и миленький, и не капризный, и хорошенький. Понятно, что простояли у подъезда минут сорок, пока не спохватились, что скоро придёт Дима, а Вадика купать собирались.

Наталья осталась с коляской лифт ждать, Люся поднялась к почтовым ящикам. Газет они давно не выписывали, но так – по привычке. Однако вниз племянница не спешила – что там увидела? Лифт второй раз успели с верхних этажей вызвать.

– Таша, что это? Посмотри, это вообще нам? – пробормотала Люся, протягивая серый невзрачный листок.

Наталья быстро пробежала глазами – не поняла, стала читать ещё раз чуть ли не по слогам.

В бумажке сухо сообщалось, что надлежит Людмиле Андреевне Алексеевой (Ариншиной) явиться в суд по поводу взыскания с неё алиментов.

– Так алименты же на детей взыскивают, – опешила Наталья. – Ерунда какая-то, у тебя же только Вадик? Может, кто с Димы алименты требует?

– Ты что?! – крикнула Люся. – Не с Димы, а с меня! Это ошибка какая-то!

– Ну так и выкини эту дрянь в помойку и забудь, – хмуро бросила Наталья. – Повестки лично вручают, а эта в ящике болталась. Порви да выбрось.

– Тут написано повторно, и что адресата на месте не было, – горестно прошептала племянница.

– Прям не было! Я почту всегда смотрю и дома вечером бываю. Не приходили. А не вручали, так и не знаем ничего – и весь сказ! Это тебя перепутали, тоже редкое сочетание – Людмила Алексеева. Да по Москве небось не пересчитать!

– Да всё равно противно! Только у Димки наладилось с работой, а тут какие-то суды. Пока разберёмся, его с работы уволят, – Люся всхлипнула, и тут же как по команде заревел Вадик.

– Ну вот, маленького напугала, – зашипела Наталья. – Идём, дома разберёмся. Да не плачь ты, Людок, ещё никого не уволили. Ну хватит, это точно обознались. Надо было назвать тебя Евпраксия, тогда бы не привязались. Во всём городе не сыщешь, если только в деревне какой.

Диму странная повестка тоже поразила. Да тёща права: это какое глупое недоразумение и вообще опечатка. Но сходить следует хотя бы из-за того, чтобы нерадивого сотрудника на место поставить. В принципе он мог бы и просто позвонить.

– Ну да, а трубку такая же раззява снимет, – хмыкнула Наталья. – Понабирают сопливок неучёных, а людям беспокойство.

– Нет, я сама схожу, – перестав шмыгать носом, заявила Люся. – На моё же имя написано. Вот и схожу с паспортом и пусть отстанут. Нам на лекциях говорили, что с официальными бумагами надо лично разбираться.

– Я с тобой, – вскинулся Дима. – Ещё не хватало, чтобы ты там одна объяснялась – да и с мужем солидней.

– Вместе пойдём, – подвела итог Наталья. – Вы будете церемонии разводить да миндальничать, а я и рявкнуть могу – так надёжней.

На это возразить было нечего. Оставалось только обрадовать Лилю, что придётся побыть с внуком часика два.

К серому унылому зданию суда подъехали на машине зятя. Но Наталье пришлось остаться. Лиля именно на это время ну никак не могла посидеть с внуком. Ладно, хоть поблизости будет. Они с Вадиком погуляют возле машины, а потом ему можно дать сок из красивой коробочки с соломкой. Люся внутренне сжалась – очень неприятное здание. Учась в юридическом, она рассчитывала потом в ЗАГС вернуться, вернее, в красивый новый Дворец бракосочетания, а не в такое завидное место.

Девушка секретарь оглядела пристально, документы изучила, бумажками пошелестела и подтвердила, что никакой ошибки нет – именно её, Людмилу Андреевну, тут и дожидаются. На втором этаже вторая дверь налево. И уточнила снисходительно, что написано на двери «канцелярия», словно устав от вечных переспрашиваний.

– Вы Алексеева? – спросила замотанная, уставшая женщина с пышной злачённой чёлкой. – Проходите.

Люся нерешительно посмотрела на мужа, но поняла, что его внутрь не приглашают, а начинать пререкаться с порога не хотелось. Может, и ничего страшного – что ж сразу скандалить? Но Дима двинулся вслед за женой, но женщина, покачав головой, закрыла перед ним дверь. Люся оказалась в заурядном кабинете самой что ни на есть казённой обстановки. Сто лет в таких местах не бывала – словно из старой жизни – и тотчас из этой же старой жизни окутал её до боли знакомый, причитающий нараспев голос:

– Так как же, гражданочка судья? Почему же не положено? Я ж мать… – Галина обернулась и, стиснув руки под грудью, улыбнулась жалостливой улыбкой просительницы: – Ой, Люсенька, дочка. Вот ты какая красавица выросла, и курточка кожаная богатая, и сапожки хорошие… Вот ведь повезло, и колечки, и серёжечки, видать, денежек хватает.

Люда невольно отшатнулась, с трудом заставила себя сесть на указанное место, стараясь не встречаться с матерью взглядом.

– Галина Николаевна, – с усталым раздражением бросила хмурая женщина. – Я вам битый час твержу: в материалах дела ваш официальный отказ от ребёнка. В течение года после этого вы могли своё заявление отозвать, если ребёнок к тому моменту не обрёл новых родителей. Потом девочку официально удочерили, в таких случаях родители не имеют прав на алименты даже в связи с утратой трудоспособности. У вас вообще не должны были дело к производству принимать. Это уж кто-то из молодых сотрудников оплошал. Людмила Андреевна, – обратилась она к Люсе. – Я вас, собственно, не задерживаю, вот здесь распишитесь и данные паспорта не забудьте. Секретарю отнесёте, чтобы напечатала постановление об отказе.

Люда склонилась над листком бумаги. Буквы разбегались в разные стороны. Полезла в сумочку за паспортом и долго не могла открыть страничку с пропиской. Было душно, тяжело. Хотя давно расстегнула молнию на куртке и стянула шёлковый шарф. Он змейкой скользнул вниз, неловко подхватила, скомкала, пытаясь пристроить на коленях. Невольно заметила, как вызывающе дорого поблёскивает тонким ворсом кашемировая юбка. И зачем-то уставилась на стоптанные материны сапоги, под которыми натекла грязная лужица. Пешком, наверное, шла от метро – мелькнула неуместная мысль. И вновь Люся склонилась над бумажкой низко-низко, только чтобы избавиться от проникающего в каждую клеточку тела голоса.