Павел Назаров - Беглец в просторах Средней Азии

Я воспользовался преимуществами духа свободы в Токмаке и преуспел в добывании ружья – старой армейской берданки и боеприпасов в военных магазинах.

Один из ветеранов старой армии, ставший настоящим большевиком, занял должность командующего арсеналом. Зная из собственного горького опыта, какие удивительные и таинственные дела могут творить письмо и чтение, он откровенно сомневался, что стоящий перед ним тип в потёртом армейском плаще и старой кожаной куртке способен достичь подобных высот образования. Он произнёс: «Товарищ, если ты неспособен поставить свою подпись здесь, поди позови кого-нибудь расписаться за тебя». «Да ладно, – отвечаю, – уж как-нибудь изображу». И старательно вывел мною присвоенное имя – Новиков. «Знал бы ты, кого вооружаешь!»

В «Реввоенкоме», где надлежало мне получить мандат на оружие, председатель заявил, что не может выдать документ ранее, чем через три дня, поскольку болен секретарь, и некому заполнить форму.

– Но позвольте, – удивляюсь, – почему? У вас в конторе полно служащих, смотрите, вон сколько девушек!

– Так-то оно так, – соглашается председатель, – но они могут лишь переписывать готовые бумаги, а новых составить не умеют.

– Ну, коли так, позвольте мне самому себе выписать разрешение.

– А что, вы сами на это способны? – спрашивает недоверчиво.

Я быстренько набросал требуемый мандат, позволявший мне иметь ружьё и получать боеприпасы в Государственном арсенале, и запрещавший кому-либо изымать у меня всё это.

Стиль и содержание мандата понравились ему чрезвычайно, и он тотчас же подписал его и заверил печатью с серпом и молотом – символами Советской Социалистической Республики.

Затем он вдруг плотно закрыл дверь кабинета и обратился ко мне с вопросом:

– Я вижу, вы человек интеллигентный. Скажите, ради бога, когда всё это кончится?

– Что вы подразумеваете под всем этим ? – спросил я в свою очередь.

– Ну, эта драгоценная наша свобода… всё это безумие, Господи ты Боже! Я сыт по горло! Никто больше терпеть это не может. Проклятые мерзавцы, что они делают с нами и с бедной несчастной Россией, эти Советы… – и голос председателя, исполненный искренности, зазвенел.

– Взгляните хотя бы на это! – продолжал он. – Смотрите и удивляйтесь! Вот на эту пьяную еврейскую харю! – он указал на портрет Бронштейна, по кличке Троцкого, висевший на стене. – Во времена прежние мы размещали на стенах в присутственных местах святые иконы, портреты военных, царей или национальных героев, таких как Суворов или Скобелев…, а они заставили всё снять и выставить это Богом проклятое дерьмо!

Воистину, Троцкий отнюдь не красавец, и его портрет больше смахивал на карикатуру, нежели на подобие человека.

Я, уходя, размышлял над всем этим. Что смогло заставить русский народ, всегда считавшийся религиозным, преданным Родине, верным Императорской фамилии и государственному строю, позабыть всё, что он уважал, и низвергнуть до уровня всего того, что было им презираемо? Желал ли он плётки в руках Ленина и Троцкого, гнавших русских в логовище Коммунизма, так же как и палки Петра Великого, приобщавшей насильно к культуре европейской и миру цивилизованному?

Почти целый день потребовался для переезда из Токмака в село Самсоновка. Я продолжал свой путь мимо русских поселений, растянувшихся вдоль дороги, и всюду жители были почти поголовно пьяны; были киргизские деревни, полностью разрушенные, буквально до основания; в них ещё неполных года три назад шумели базары, процветали фермы, окружённые садами и полями люцерны. Теперь повсюду пустыня. Просто невероятно, как можно было за столь короткий промежуток времени стереть с лица земли посёлки со всем их отлично развитым хозяйством. Только пристальный взгляд мог различить русла арыков да пни росших здесь деревьев.

– Народ наш сельский посносил дома, вырубил деревья, выкорчевал сады, перекрыл арыки, так что всё пересохло быстро, и поля клевера погибли… – пояснил мой возничий.

– Зачем же? – спрашиваю.

– А дураки. Нынче жалеют о том. Весь клевер, что исчез, теперь пришёлся бы куда как кстати! – он говорил о люцерне ( Medicago sativa ), которая по-русски неверно зовётся клевером.

Разрушение арыков, т. е. оросительных каналов, быстро превратило эту местность в пустыню, погубило всё бывшее здесь высокоразвитое сельскохозяйственное производство, стёрло следы мирных поселений. Только на заливных лугах и низинах вдоль рек можно было что-то возделывать.

Когда киргизы подняли восстание, совет старейшин принял решение не убивать и не грабить мирное население. Это было, несомненно, благородным намерением и свидетельством доверия (к русскому населению – пер.), однако трудно было обуздать однажды проявившиеся звериные инстинкты человеческого естества, даже среди народа, обычно считавшегося цивилизованным. Восстание разгорелось, а с ним немедленно начались убийства, грабежи, зверства, изнасилования. Без сомнения, много русских женщин и детей было захвачено и переправлено на территорию Китая. Киргизские военные отряды находились под командованием турецких офицеров, военнопленных, бежавших из Сибири. Киргизы дрались храбро, нападали отчаянно, предпринимая порою конные атаки на пулемёты и тяжёлые орудия русских; но им не хватало стойкости, целенаправленности и дисциплины. Случалось часто, что после удачного предприятия они прекращали наступательные действия и возвращались домой… пить чай и есть свою жареную баранину.

После подавления мятежа настал черёд русских поселенцев вернуться к власти и прибегнуть к отмщению: грабились аулы, угонялся скот, отнималось имущество киргизов, безотносительно того, из числа повстанцев ли они или из мирных, сохранявших верность правлению. Все без разбора были ограблены и перебиты, включая и тех, кто воевал на стороне русских.

По сути дела, в долговременной перспективе, русское население получило значительную выгоду от восстания, поскольку в их руки перешло немало ценностей, и многие после военных действий стали зажиточны. Те же киргизы, что ограбили русских в самом начале восстания, бежали за кордон в Китай и там были дочиста обкрадены китайскими властями (80) .

На лужайке в Самсоновке, внутри маленькой ограды расположены могилы русских, убитых во время восстания, среди них одна могила молодой и красивой девушки и студента, с таким же именем, как у меня. Они находились в ботанической экспедиции в горах, когда появился киргизский отряд. Спутники этих молодых людей торопили их садиться верхом и скакать как можно быстрее, но девушка оказалась слишком медлительной, собирая свои вещи и коллекции. Молодой студент, как истинный джентльмен, отказался бросить ее, и оба были убиты мятежниками.