Павел Назаров - Беглец в просторах Средней Азии

Теснина сузилась, и вновь стало темно. Вскоре Турсум-бей произнес:

– Вот наступает самое опасное. Стены тесны и отвесны, их нельзя объехать. Китайские часовые дежурят день и ночь; всё равно мы прорвёмся, иншалла (если будет угодно Аллаху).

Вскоре справа я заметил тёмную массу какой-то стены, а слева захрапел и посторонился верблюд, который, видимо, стоял на дороге. Из темноты, неистово лая, выскочила свора собак, и голос китайца выкрикнул нечто, означавшее, вероятно, «Кто там идёт?» Я остолбенел. В тот же момент другая свора собак вырвалась из темноты и набросилась на первую. Разверзся сущий ад, и китайский страж что-то вновь заорал, но на сей раз иным голосом, видимо, проклиная собак. Весь этот шум отменно замаскировал наше передвижение и… хвала Всевышнему! Опасность была позади!

Было уже совсем светло, когда мы выехали на пустынную равнину. По обе стороны от нас возвышались ряды небольших холмов. При дневном свете можно было видеть, что вода в реке полна грязи, и я вынужден был терпеть бушевавшую во мне жажду, пока мы не достигли ручья, где вода была хоть и мутной, но достаточно свежей и холодной. Здесь Турсум-бей наполнил свой турсук , то есть кожаную бутыль, выделанную из прокопченной кожи, в которой оставалось немного кислого молока. Дальше мы свернули к востоку и вскоре среди холмов отыскали подходящее укромное место для отдыха.

Холмы вокруг голы и каменисты; они сложены из серых и красных глинистых сланцев, часто покрытых тонким серым песком. По руслам речек и в низинах встречалась скудная ксерофитная (засухоустойчивая) растительность, типичная для сухих и жарких пустынь. Вид её странен и причудлив и отчётливо свидетельствовал о том, в какой климатической зоне мы очутились. Каждое растение, кустик или клочок травы росли отдельно вдали друг от друга; плотного покрова не было, поскольку песчаная почва чересчур бедна питательными веществами и влагою, чтобы таковой покров обеспечить. Там встречались заросли эфедры, кустарника с множеством острых шипов; высокий, блестящий, зеленый тростник и, самое яркое среди прочего – маленькие кусты пустынного вьюнка, покрытые красивыми, сладко пахнущими розовыми цветами, как будто искусственно насаженными на свои длинные, тонкие и гибкие зеленые стебли, твердые как проволока, с маленькими едва заметными листьями. Каждый являл собою целый букет диаметром в аршин, выглядевший очень красиво на ярком фоне желтого песка. Под ручьем находились гигантские кусты шиповника или дикой розы с ползучими ветвями, усыпанными противными колючками, белыми цветами и крошечными твердыми листьями. Эти пустынные растения защищаются шипами и колючками от поедания дикими зверями в местности, где пища скудна.

Солнце поднялось на безоблачное небо и сразу же принялось безжалостно жечь. Я лёг под кустом эфедры, набросив на него свой плащ и создав тем самым немного тени. Лошадей связали и для защиты от палящих лучей солнца, кое-как их прикрыли тем, что было под рукой; так простояли они до вечера без еды, и лишь позже выпало им по пол горсти ячменя. Как в горящей печи провели мы весь этот день, который казался бесконечным. К счастью, и совершенно неожиданно, из-за гор появилось облако, сопровождаемое громовыми раскатами и редкими, но крупными каплями дождя, а затем разразился сильный град. Это было как нельзя более кстати: воздух сразу же остыл, и приятный ветерок освежал нас вплоть до исхода дня. Пустыни Кашгара как бы с улыбкой приветствовали меня. Капли дождя были в действительности растаявшими градинами; вероятно, только так влага может достигнуть нагретого у поверхности земли воздуха, а в виде дождя неизбежно испарилась бы, как я это часто наблюдал в пустынях.

Мы уже более не страдали от жажды. Вода, смешанная с кислым молоком в кожаных бутылях, утолила жажду великолепно. Киргизы в пути всегда пользуются такой смесью. Ей присуще ещё одно весьма важное свойство – молочная кислота способна обеззараживать воду, и это широко использовалось во время кампаний в пустынях при завоевании Туркестана Россией. Особый продукт, изготовляемый из овечьего молока и содержащий высокую долю молочной кислоты, называемый курт (173) , выдавался войскам, направлявшимся в степи. Благодаря этому курту зловещие равнины Средней Азии, где от болезней погибали целые экспедиции, утратили своё «защитное жало» и стали открытой дорогой для прохода войск.

И вот наступила темная ночь, – последняя перед Кашгаром, так сказал мне Турсум-бей, – когда мы вышли из нашего прибежища и двинулись вдаль по тайной тропе, далеко от Терека, киргизских аулов и пограничных застав. И снова я поразился необычайно острому зрению моего товарища. Я не мог видеть ни его спины, ни его лошади, хотя следовал за ним почти вплотную, но он выбирал путь без колебаний, и, если ошибался, то вновь быстро находил его и ехал весьма уверенно. Через некоторое время мы вышли на широкую тропу и по ней двинулись довольно быстро. Вероятно, было около полуночи, когда моя лошадь внезапно остановилась, и я, не видя вообще ничего вокруг, услышал разговор моего проводника с каким-то другим киргизом. «Нельзя вам ехать по этой дороге: столкнетесь прямо с китайским патрулем; место между рекой и фортом очень узкое, и солдаты остановят вас. Проезжайте через капчигай (узкий овраг) и высматривайте священный мазар, где стоит на страже солдат, киргиз», – сказал неизвестный голос.

Мы резко свернули в сторону, и я мог различить запах верблюдов и дыхание лошадей, мимо которых мы, вероятно, проезжали. Я до сих пор не могу понять, как мой проводник находил тропу на бездорожье, где не было никаких ориентиров, где приходилось пробиваться прямо по неизвестной местности и выбирать путь по наитию. Но он ехал уверенно и только однажды попросил меня зажечь спичку, дабы определиться. Выяснилось, что наши лошади уперлись в абсолютно отвесную скалу, преграждавшую нам дорогу. Примерно в десяти шагах дальше среди скал обозначилась узкий, едва заметный проход. Это и был капчигай . В другой раз, уже в ущелье, Турсум-бей снова попросил меня зажечь спичку, чтобы рассмотреть следы на земле, так как подумал, что с пути мы сбились.

Долгая череда бессонных ночей и невозможность нормально спать днем меня изрядно утомили – спать хотелось отчаянно. То и дело я начинал дремать, и мне казалось, что падаю с седла. Иногда я просыпался с трепетом, удивляясь, когда и как я свалился, как долго находился в дремоте. Эта невозможность видеть, куда мы движемся, сделала меня сонным, каким я не был никогда. Тщетно старался я заполнить свой рассудок чем-то вроде медитации, вспоминая о давнем прошлом, сконцентрировать мысли на каком-нибудь предмете и тем самым перебороть сон. Но не преуспел. Наконец стало светать, я стал различать окружающее, и мне несколько полегчало.