Виктория Витус - И еще была любовь [litres самиздат]

Несколько минут я не могла сказать ни слова – потом спросила:

– Ч-т-о э-т-о? – Ольга не отвечала, рыдая горючими слезами.

Как оказалось, наша «звезда», то есть попугай, был болен какой-то заморской попугаячьей болезнью. Где и каким образом он её подцепил, остается только догадываться. Заключалась эта болезнь в том, что птица выщипывает на себе все перья, которые может достать клювом. Таким образом, неощипанной осталась одна голова – до неё попугай не смог дотянуться. Сколько мороки было потом с его лечением – об этом может рассказать только Оля.

***

У каждого явления, события или факта есть начало и конец, порой очень неожиданный. Неразрешимую ситуацию, из которой не можешь найти выхода сама, в нужный момент разрешит за тебя жизнь. Решение обязательно придет – хорошее или плохое, возможно, независимое от твоей воли и будет здорово, если оно устроит всех.

Нам ничего не дано угадать и во времени. В какие сроки придет в негодность и станет убогим и обветшалым такое красивое сегодня здание? Когда потухнут его окна и разбегутся люди?

Закончится ли сумасшедшая любовь, если да, то каким образом? Вы будете вместе или расстанетесь навсегда? Финал есть у всего, но как уже сказано, никогда нельзя даже представить, когда он наступит и каким будет.

Подтверждая известную истину:

– «Даже если ты выплачешь все свои слезы, если таким как море будет твое горе – все равно в мире ничего не изменится – жизнь не остановится» – каждый день на небосводе появляется солнце, и жизнь идет дальше…

***

А вчера… вчера я узнала, что ты погиб.

Как будто бежала и со всего размаха наткнулась на внезапно выросшую передо мной стену…

Раньше за такие вести отрубали голову – ох, как правильно делали.

Погиб – но ведь это не может относиться к тебе! Первая мысль была – этого не может быть, это какая-то ошибка. Как это – погиб? Ведь я жду тебя, и ты должен скоро прийти…

Что, ничего уже нельзя поправить? Мы не будем больше никогда-никогда (какое жуткое слово) сидеть и разговаривать всю ночь на моей кухне? Кому же задавать этот извечный вопрос, заглядывая в зеленые глаза:

– Ты меня любишь?

Эти мысли нудным скворцом долго бились в голове, все вокруг замерло. Время остановилось, жизнь потеряла всякий смысл. Больно – это не то слово – нечем дышать, темнеет в глазах. Небо рухнуло прямо на меня, придавило всей своей тяжестью – и некому подставить плечо – тебя теперь нет…

В мире ничего не изменилось, но что мне до всего мира – остановилась моя жизнь.

Я не ходила на похороны, не рыдала над тобой – ты для меня остался жив. Только две черные розы – я покупала их на рынке, а слезы текли по щекам, не останавливаясь – положены на твою могилу много времени спустя, когда нашла силы приехать на кладбище. Все с тем же Максимом, свидетелем нашей любви, не предавшим в те сумасшедшие дни.

Жизнь закончилась – так думалось тогда. Жизнь закончилась, но ты со мной, ты для меня всегда жив.

Ты остался тем же молодым, до дрожи в кончиках пальцев, молодым майором с зелеными лучистыми глазами и голубыми погонами на плечах. В распахнутой шинели и с открытой улыбкой – таким, каким вошел в то солнечное зимнее утро во Дворец пионеров и мою жизнь…

***

Первое время ты мерещился мне в суете будней: то обожгусь о чьи-то зеленые глаза, то застыну от пристального взгляда, или замру, услышав похожий голос. То опять перед глазами вокзал, где мы виделись в последний раз…

Как-то так получилось, что у меня нет ни одной твоей фотографии. Впрочем, зачем они – я помню тебя и так, а они доставляли бы лишнюю боль…

Я была полна моим горем до краев – оно плескалось во мне, росло и переливалось наружу. Оно не давало спать по ночам и накатывало днем…

Ангел на правом плече тихонько гладил своим пушистым крылом, пытаясь смягчить боль, но гораздо теплее жилось в этом мире, когда знала, что где-то есть ты.

***

Однако прав певец: «любовь бывает долгою, а жизнь еще длинней» – почему я не могла раньше понять этих слов?

Прошли годы, и боль немного стерлась – она не исчезла,

нет – просто притупилась. С годами постепенно потерялись приметы любви и остались только воспоминания об этих счастливых днях. Забыть совсем не могу, да и не хочется забывать…

Ты промчался через мою жизнь, подарив радость встреч и боль потери, благодаря тебе я узнала, как колотится и падает вниз сердце, когда любишь.

Много раз влюблялась после, но никогда больше – так. Увы, не всем и не всегда дано испытать подобное. Когда проходит очередное увлечение, возвращаюсь мыслями к тебе, и душа замирает от воспоминаний.

Вот только что-то редко ты стал мне сниться…

…Кто написал эти стихи, не помните:

«… Но промчится он, ливень весенний,

С новой болью я снова пойму,

Что тебя мне никто не заменит,

Что верна я тебе одному…»?

***

Дворец недолго пробыл в своей первозданной красе. Не имеющий аналогов в мире, но построенный с применением русского «авось», стал рушиться и ползти с обрыва вниз, в самую пойму реки в первый же год. А через несколько лет пришлось закрыть почти новое, но разваливающееся здание.

Куда что делось – где звонкие голоса ребятни, пионерские утренники? Слеты Клуба интернациональной дружбы, собиравшие ребят со всего света? Выступления танцоров и балерин и авиамодельные соревнования? Выставки юных художников и чемпионаты города по волейболу – где все это?

Потухшие, темные глазницы окон производят удручающее впечатление. Только внизу, в парке слышны звуки работающих моторов – это катаются картингисты, которым пока разрешено заниматься возле Дворца.

Моя новая работа – в Райкоме – была намного денежнее и престижнее – тут и говорить не о чем. Но все равно болело сердце, когда проходила мимо – воспоминания тревожили душу.

– То мелькнут изумрудно-синие, молодые глаза бравого генерала из Обкома ДОСААФ, которому я вконец запудрила мозги строительством кордодрома – площадки для испытания моделей самолетов. Он приехал во Дворец, увидел меня и сказал:

– Эх, мне бы скинуть годков двадцать! – да так сверкнул своими глазищами, что екнуло сердце.

– Вот Алексей – стоит на углу под дождем – шинель давно промокла, цветы в руках тоже, но я скоро выйду из Дворца, и он ждет…

– А это немецкий автомобиль «Трабант», подаренный Дворцу после немецкой выставки в нашем городе. За рулем Максим, я рядом. Довольные донельзя, мы едем по городу. Некоторые гаишники даже отдают нам честь – иномарка в нашем городе пер-ва-я! И неважно, что у Макса нет прав – мы об этом никому не скажем.

– Или медь, порезанная для кружка эмалирования – вместо квадратов, её почему-то порезали на треугольники, испортив огромный рулон меди. И Катька, гоняющаяся за «резальщиком» по всему дворцу, чтобы прибить его!