Анатолий Салуцкий - Немой набат. Книга третья

Остановился перед Петром Константиновичем. В своей манере спросил в лоб, напрямую:

— Значит, воспитательницу для своих двойняшек ищешь?

Устоев молчал. И Синягин, удостоверившись в правоте своей догадки, расплывшись в улыбке, воскликнул:

— Петр, ну ты и стратег! Первой статьи! Не зря тебя в академии учили... Все я понял и готов с благодарностью тебя обнять. Достойно! Займусь вопросом со вторника. Взапуски!

— Спасибо, Иван Максимыч, я только на тебя и рассчитывал. Но хочу заранее оговорить ряд условий. Сам понимаешь, дело тонкое, тоньше некуда, а стратегия без тактики — что ружье без пули, бутафория.

19

Отстранившись от мирской суеты, Вера с сыном на зиму осталась в Поворотихе. Здесь было удобнее, тем более с учетом пандемии, бушевавшей в Москве. Ярик почти весь световой день возился во дворе, и Дед — мастер на все руки — измудрил хитрую, на три движения, задвижку в калитке, выходившей на трассу, чтобы любопытный несмышленыш ненароком не выскочил под колеса машин. Вера помогала стряпать Антонине, учиняла постирушки, бегала в магазин, чистила от снега дорожки — городская, но не тепличный фрукт. Пережитое горе было страшным. Однако слезами она не умывалась, ночами пила снотворное, по знакомству добытое Антониной в Алексине, чтобы не чрезмерно одолевали думы о прошлом. Наверное, это и называется круговращением жизни. За компьютер не села ни разу, что творится в мире, за пределами Поворотихи, что у людей сейчас на языке, ее не интересовало. Все замерло на мертвой точке — ни туда ни сюда.

Но раньше-то она была сорвиголова, все нипочем, со дна морского что хошь достанет. А теперь спокойная, воды не замутит, божья коровка. Никому до нее теперь нет дела. Но и ей отныне нет дела ни до кого. Добровольное изгойство. Вопросов к будущему у нее не было, ей оставалось лишь полагаться на природный ход вещей.

Пару раз приезжал Владимир Васильевич, привозил подарки Ярику, вкусности к столу, а главное, деньги, сбивчиво объясняя, что друзья Виктора Власыча — и в столице, и на Южном Урале — намерены бережно и не скупо опекать Веру Сергеевну и ее сына. Дед и Антонина благосклонно кивали головами: видать, добрую о себе память оставил Донцов.

— Щи лаптем хлебать не будешь, — с напускным равнодушием констатировал Дед. — Не на бобах. Над копейкой трястись не придется.

Но однажды Владимир Васильевич сообщил по телефону, что прибудет завтра в двенадцать дня, чтобы увезти Веру в Москву: ей назначил неотложную встречу Иван Максимович. Вера на этот счет особенно не заморачивалась, предполагая, что речь пойдет о какой-то работе — в будущем, когда Ярика определят в детсад. Но видимо, работа не такая уж простая, — и значит, с приличным окладом, — а потому к ней придется готовиться загодя.

В день отъезда она не без труда натянула на себя любимое трехцветное платье Витюши — от зимней спячки слегка раздобрела. Отвыкнув за несколько месяцев, долго возилась с макияжем, накрутила самодельную прическу с локонами вдоль щек, осмотрела себя в зеркале. Хотя не весна, на щеках кое-где повылазили слабенькие веселые конопушки. Хотела замазать кремом, потом подумала: «И так сойдет. Какая есть, такая есть».

В машине она сидела сзади и с Владимиром Васильевичем, который беспрестанно «висел» на телефоне, практически не разговаривала. Дежурные «Как живешь-поживаешь?», «Как Ярослав?» — вот и всё.

Предстояла встреча с Синягиным, и, вполне понятно, в памяти возникал тот замечательный день в загородном доме Ивана Максимовича. Да, она тогда дала жизни! Жгла! Витюша потом сказал: «Прима!» Боже, как давно это было... В какой-то другой, совсем-совсем другой жизни. Да и было ли это с нею? Возможно, просто наваждение.

Какое это теперь имеет значение?

Чтобы не пересекать загруженную пробками Москву, они заехали по Кольцевой, через Волоколамку, и Вера, казалось, равнодушная ко всему, тем не менее поразилась укромному, окруженному соснами береговому пятачку, где пряталась городская резиденция Синягина. А уж вид на Химкинское водохранилище с пятого этажа и вовсе ее изумил. К природе она никогда не была равнодушна.

Иван Максимович встретил Веру, как ей показалось, сильно не в духе, туча тучей. Велел Владимиру Васильевичу оставить их наедине, и тот плотно закрыл распахнутые наружу двустворчатые двери кабинета.

Начал для разминки:

— А знаешь, Вера батьковна, почему у меня все двери наружу? Классиков читать надо, классиков. Лев Толстой писал в дневниках, что все двери в их доме открываются вовнутрь и что в этом причина всех несчастий. Я когда-то вычитал и учел...

Но потом долго разговаривал с кем-то по телефону, а Вера, не подозревая, что сидит в том же кресле, какое раньше предназначалось для Донцова, в расстроенных от холодного приема чувствах пыталась угадать, зачем она понадобилась Ивану Максимовичу — вдруг, спешно. Откуда ей было знать, что великий душевед Синягин нарочно разыгрывал перед ней спектакль, имитируя плохое настроение?

Наконец начал расхаживать по кабинету. Спросил:

— Вера батьковна, ты знаешь, зачем я тебя позвал?

Вера только плечами пожала.

— У меня есть к тебе просьба. — Нажал голосом: — Личная! Глубоко личная, моя. Выполнить ее в твоих силах. Уважишь ли мою просьбу, не знаю. — И продолжил мерить шагами кабинет, заложив руки за спину, держа Веру в состоянии растерянности. Она-то полагала, речь пойдет о будущей работе, а тут — личная просьба.

Иван Максимович вдруг остановился прямо перед ней, сказал, глядя в упор, в глаза:

— Мой самый близкий друг угодил в очень сложную жизненную пертурбацию. Неловко это тебе говорить, — сама понимаешь почему, — но у него такая же стряслась трагедия: жена погибла в автокатастрофе. На руках пятилетние девочки-двойняшки, а его посылают в длительную загранкомандировку государственного масштаба, и отказаться нельзя. Что делать?

Вера, пораженная услышанным, не могла прийти в себя, молчала.

— Ты, Вера батьковна, сидишь с сыном. Когда придут сроки, найдем для тебя хорошую работу. Но сейчас я ставлю вопрос в лоб: не согласишься ли ты взять на воспитание этих девочек? Проблемы обеспечения не существует. Более того, оформлю тебя самозанятой, чтобы шел стаж. — Отошел к окну, повернулся к ней спиной. — Товарищ мой, о котором я горячо пекусь, человек солидный, но его не называю, хочу от тебя принципиальный ответ услышать. Не в отце дело — в девочках. Через два года он отдаст их в президентский пансион, а до той поры что делать? За ними сейчас смотрит деревенская бабуля, кроме кухни и чистого белья, ни о чем не знает. Я хочу, я жажду помочь товарищу. Вот такая у меня к тебе просьба. Крепко запомни: лич-ная!

Вера приходила в себя постепенно. Предложение было столь неожиданным, что поначалу у нее голова кругом пошла. Взять на воспитание двух малых детишек! Сама мысль об этом не только не выглядела дикой, абсолютно неприемлемой, а скорее наоборот, как-то даже ласкала воображение. Но что значит на воспитание? Кто отец двойняшек? Не абстрактно-отвлеченные, а сугубо практические вопросы начали настойчиво тесниться в уме и в сердце.