Чезаре Дзаваттини - Слова через край

Все хотели, чтобы их имена и фамилии были начертаны неоновыми буквами на их жилищах, а также требовали разных почетных титулов и званий. Просыпаясь утром, люди находили на тумбочке бумажку в тысячу лир и немножко мелочи. Была устроена большая лотерея (подобные идеи, по правде говоря, может породить только праздность), главный выигрыш предусматривал право оскорбить на выбор любого человека, включая даже правителей Бамбы. Перед дворцом всегда стояла большая толпа, у каждого была своя просьба: кто просил какую-нибудь вещь, кто — место. «А это действительно надежное место?» — спрашивал проситель и недоверчиво смотрел на Тото. Ибо известно, что надежных мест, по счастью, вообще не существует.

Когда с Тото заговорили о памятнике, он попытался возражать. Но было ясно, что ему это приятно. Однако из деликатности он высказал мысль, что следовало бы по крайней мере назвать какие-нибудь улицы, пусть не слишком длинные и широкие, именами Биба и Элеутерио. Эти двое ночи напролет развлекались в ночных барах и кабаре, которые по распоряжению Дифирамбиса оставались открытыми круглые сутки. Какими далекими теперь казались те времена, когда они жили в жалких лачугах в поселке бездомных и Элеутерио останавливал на улице прохожих и говорил: «Ваша жена скончалась», или же: «Ваш дом рухнул»; люди впадали в отчаяние, рыдали, а он их успокаивал: «Я пошутил!» Так Элеутерио воспитывал в людях способность больше ценить то, что жизнь дарит нам изо дня в день. Теперь же он останавливал женщин и спрашивал: «Синьора, это ваше манто?» — и наклонялся поднять с земли роскошное манто из горностая, словно это носовой платочек. «Да», — неизменно отвечали дамы, и Элеутерио удалось таким образом завязать немало приятных знакомств. Кроме того, он больше не качался на ходу, как маятник, и заказал себе визитные карточки, которые не скупясь раздавал направо и налево. И он и Биб стали друзьями Дифирамбиса и Мобика, перешли с ними на «ты», и все четверо в одинаковой степени были убеждены, что заслуживают хотя бы мемориальной доски.

Дифирамбис и Мобик между тем не сидели сложа руки. И вот в день открытия памятника Тото произошло нечто непредвиденное. Тото восседал под балдахином на золоченом стуле, напоминавшем трон, слушая, как оратор вовсю его славословит, и вдруг откуда-то сверху на голову нашего Тото обрушилась балка. Толпа с криком «Помогите!» кинулась врассыпную, площадь в одно мгновение опустела. Только кто-то протянул руку, чтобы схватить маленькую собачку, поднявшую лапку на тротуаре. Не прошло и пяти минут, как на всех домах Бамбы был расклеен манифест, гласивший: «Принимаю на себя правление Бамбой вместо Тото, погибшего, как все видели собственными глазами, в результате несчастного случая, каковой не может быть приписан ничему другому, кроме чистой случайности. Подпись: Дифирамбис». Через час был опубликован другой манифест: «Синьор Дифирамбис просил освободить его по состоянию здоровья от должности губернатора города. На этот пост городское население единодушно выдвинуло синьора Мобика». В течение часа произошло немало всяких неожиданностей. Исчез Тото, тело которого не удалось обнаружить среди обломков губернаторской трибуны. Возни ли острые разногласия между Дифирамбисом и Мобиком: «Я вас назначу заместителем моего главного помощника». Да — нет, да — нет. Мобик, заручившись поддержкой тех, кто был возмущен Дифирамбисом, не предложившим им поста, который он предложил Мобику, сместил Дифирамбиса. Элеутерио и Биб, кричавшие: «Да здравствует Дифирамбис!», едва успели вместо имени, уже готового сорваться у них с языка, издать какое-то мычание — в случае необходимости оба могли заявить, что это «м-м-м» было первой буквой имени Мобика.

Первым распоряжением Мобика был приказ организовать похороны Тото. По бокам катафалка, держась за него руками, шли Биб, Элеутерио, Мобик и капитан Джеро. Мобик то и дело смахивал пальцем воображаемую слезу, что производило огромное впечатление на публику.

Здесь любопытный читатель спросит: а что же Тото? Нет-нет, он не умер, а если бы и умер, то вам нечего его жалеть, ибо он пошел по дурной дорожке. Однако случай с балкой, треснувшей его по голове, открыл ему глаза, и он стал прежним Тото. Первой мыслью Тото было побежать и поклониться тем местам, где он увидел голубя. Однако голубь его покинул: Тото несколько раз произнес «трык!», но безрезультатно. Тогда медленным шагом Тото вернулся в город. Он хотел пойти к Бибу и Элеутерио и уговорить их покинуть вместе с ним этот рай, эмигрировать за границу. Из опасения, что его узнают прохожие, он нацепил большую черную бороду. Вдруг впереди показалась пышная похоронная процессия. Тото чуть не прослезился, увидев шедших за гробом Биба и Элеутерио. Да и у многих вокруг подозрительно блестели глаза. Сказать по правде, они вовсе не оплакивали Тото, просто всегда находятся люди, которые плачут при виде похорон. В похоронной процессии шагали трое братьев Фрате (из них плакал только старший, который пользовался наибольшим авторитетом), Гаэтано, Кармело, громко всхлипывавший всякий раз, когда синьор Мобик проводил пальцем по глазу, Саверио, из чьей груди, несмотря на всеобщее осуждение, время от времени вырывался то голос певца, заводившего какую-нибудь модную песенку, то свист и завывания, долетавшие по эфиру из самых далеких уголков земли. Толпа начала редеть только тогда, когда с кладбища вернулись все важные лица. Теперь извозчики пустили своих лошадей почти что рысью, вновь распахнулись двери лавок и магазинов, в городе воцарилась почти что радостная атмосфера. Тото брел по этим оживленным улицам охваченный прежней робостью. Когда он проходил мимо какого-то бара, мальчик-официант нечаянно брызнул ему на костюм минеральной водой. Хозяин стал кричать на мальчика, тогда Тото остановился, взял у того из рук бутылку, вылил ее всю себе на костюм и сказал: «Вот видите? Пожалуйста, не беспокойтесь, все в полном порядке». Однако целая бутылка минеральной воды была пущена в расход, и это так рассердило хозяина, что в конце концов он все-таки поколотил мальчишку.

Тото с трудом разыскал Биба и Элеутерио. Они жили в огромном доме, охраняемом полицейскими. Полицейские, услышав просьбу какого-то бородача впустить его, перед лицом такой наглости не могли удержаться от смеха. Кончив хохотать, они сказали: «Подайте прошение», — и прогнали Тото прочь. Тото так разволновался, что борода его упала на Мостовую. Его сразу же узнал какой-то прохожий: «Смотрите — Тото!» Его узнали и другие прохожие, кто знает, может быть, они подхватили бы его на руки и с триумфом пронесли по улицам Бамбы. Но Тото пустился наутек, он хотел от них убежать, и все бросились его преследовать с криками: «Держи его, держи, это Тото!» Вскоре за ним по пятам гнались уже несколько сот человек. Тото бежал скорее от смущения и досады, чем из страха, он слышал позади дыхание преследователей, спиной видел их высунутые языки. Никто из них не думал о том, что станется с Бамбой через пять лет, или о том, что в один прекрасный день у них на ногах уже не будет ботинок, в которых они его сейчас преследуют. Тото очень хотелось обернуться и крикнуть: «Через пять лет…» Но это все равно ничем бы не кончилось. Пробегая мимо какой-то лавчонки, где продавали метлы, Тото схватил одну из них, уселся на нее верхом и в тот самый миг, когда руки преследователей уже готовы были схватить его, задыхаясь крикнул: «Трык!» Метла взмыла в воздух, оставив преследователей с раскрытыми от изумления ртами. Тото вновь обрел свой прежний чудесный дар. Его сразу же охватило желание отомстить: словно по мановению волшебного жезла, посреди равнины вырос гигантский бык высотой в добрую сотню метров; прямо напротив быка, по другую сторону города, красным предзакатным светом пламенел горизонт. Бык опустил голову и кинулся на красную полосу заката: под его копытами дома плющились, как торты, однако тот, кто влез бы на подернутую дымкой спину быка, не услышал бы ни грохота обвалов, ни криков жертв. Было восемь часов вечера восемнадцатого июня. В это время синьор Мобик сидел у своего парикмахера, который выстригал ему торчащие из ноздрей волоски; кто подносил ко рту кусок хлеба, кто хотел сказать «ма…» — вот так, наверно, случается с муравьями, когда мы давим их подошвами наших сапог.