Анатолий Постолов - Речитатив

– Ну и что?

– Вот и все. Я после этого собралась уходить, а он начал у меня просить номер телефона. Я, говорит, вам обязательно позвоню, когда появятся новинки. Я дала телефон – так, чтобы только отвязался. И вот сегодня – больше года прошло – он позвонил. Я сразу и не сообразила, кто это.

– Ну и что? Позвонил и позвонил.

– Жюль, посмотри на часы – начало десятого. Почему именно сегодня, и в такое время? Как будто ему подсказали: возьми да позвони.

Юлиан пожал плечами и ничего не ответил.

– Ас чайником – просто чудеса!

– Ключик, чайники – как люди в этом смысле. Если человека доводят до белого каления, из него пар идет.

– Но этот чайник не перекипал ни разу. У него свисток. Это хороший швейцарский чайник, я им пользовалась несколько лет до того, как к тебе переехала. Ты меня слышишь? Этот чайник никогда не перекипал. И воды в нем в этот раз было примерно две трети. А тут – как водопад, он будто взорвался. Просто ужас.

– Просто ужас… – повторил Юлиан, но по его сосредоточенному лицу было видно, что думал он о чем-то другом. Поглаживая ладонью затылок, он процедил сквозь зубы:

– Натуральное дежавю. Этот номер уже был в программе. Точно! Я об этом читал у Стругацких. «Миллион лет до нашей эры». Помнишь такой роман? Там какой-то физик должен вот-вот сделать открытие, масштаб которого может внести дисбаланс в заведенный общественный порядок, и начинаются всякие приключения: то ему беспрерывно звонят, то его отвлекают соседи и так далее. А все потому, что он рвется записать важную формулу, время для которой еще не пришло.

– Но Жюль, Леон именно об этом предупреждал! – почти выкрикнула Виола, и тут же, словно по команде, Варшавский появился в комнате.

Выглядел он спокойно, улыбался и, с довольным видом потирая руки, спросил:

– А чаем нас сегодня угостят? И хорошо бы настоящим, с кофеинчиком, меня эти ваши как их… антипеданты…

– Антиоксиданты, – поправил Юлиан.

– Мой организм против них протестует, а я ему полностью доверяю. И, кажется, варенье вы нам обещали?

– Конечно, – Виола начала ставить на стол баночки с вареньем. – У нас есть к чаю несколько сортов, мы ведь с Жюльеном большие сладкоежки, так что вот вам на выбор: вишневое, алыча, кизил, черная смородина…

– Неужели вы все это сами варили?

– Ну что вы, кто в Америке сегодня будет возиться с вареньем… Хотя, если бы здесь оказалась моя бабушка… Первым делом она бы купила большой медный таз, стеклотару и мешок сахара, чтобы с утра до вечера заниматься заготовкой джемов, варенья…

– Да… это как раз то, чего я избегаю. Сахар я практически не употребляю. Но сегодня, так уж и быть, отступлю от своих правил. Алыча, говорите… Последний раз алычовое варенье я ел, когда мне было лет семь. Моя тетя каждый год снимала домик в Яремче – очень живописной закарпатской деревне, и меня родители отправляли туда на месяц. Однажды тетя сварила алычу. Помню, я старательно вылизал языком блюдечко, отполировал до блеска чайную ложку и стал умолять тетю дать мне еще немного, но поскольку я уже два раза до этого получал добавку, она отказала наотрез. И вдруг я увидел на столе большую каплю. Представьте себе картинку: солнечный луч, как нож, отсек угол стола и золотистая капля алычи лежит прямо на этой границе между светом и тенью, и буквально на глазах освещенная часть стола быстро тускнеет, потому что закатное солнце прячется быстрее, чем нам бы хотелось, особенно в горах, и тогда я, завороженный этой манящей красотой, беру и слизываю каплю языком… Но так как все происходило на веранде, а деревенский стол оказался не шибко струганным, то я всадил в язык занозу.

Виола сделала круглые глаза и прижала ладони к щекам.

– Ничего-ничего, – сразу успокоил ее Варшавский. – Я начал мычать, тетя быстро поняла в чем дело, заставила меня высунуть язык и ногтями вытащила занозу. Меня, разумеется, наказали за жадность, и на неделю я был лишен сладкого.

Юлиан зловеще ухмыльнулся, хотел что-то сказать, но передумал и, подцепив десертной ложкой вишенку, похожую на большой гранатовый карбункул, аккуратно положил ее в рот. Сжав губы, он вытолкнул языком розовую косточку, быстро подхватил ее двумя пальцами и, слегка сдавливая, незаметно направил в сторону Варшавского, который погрузившись в свои воспоминания и опустив глаза, неторопливо барабанил ногтями по гжельскому фарфору. В наступившей тишине казалось, это невидимый гномик рассыпал в воздухе хрупкие ксилофонные перкуссии, извлекая их из сказочных деталей детства.

Наконец Варшавский чуть поднял брови, вздохнул и сделал глубокий глоток.

– Надо отдать должное американцам, – произнес он, прикладывая салфетку к губам, – здесь все построено с целью угодить потребителю. У нас в Москве тоже сегодня все есть в продаже, но психология покупателя и продавца совершенно разная. Она основана на вечном классовом антагонизме, который, кажется, у нас впитывается с молоком матери. Кроме того, покупатель видит в продавце потенциального воришку, а продавец смотрит на покупателя, как конь на овода. Отсюда хамство, наше неизбывное русское хамство. Но зато у нас духовный уровень публики заметно выше. Заметно…

Юлиан на этот раз громко хмыкнул и, улыбаясь, спросил:

– Интересно, каким это прибором вы измеряли духовный уровень москвичей, не алкотестером ли?

– Юлиан, Юлиан, – покачал головой Варшавский. – Всё-то вы пытаетесь меня поймать на слове. А ведь каких-то пятнадцать минут назад на ваших глазах произошла демонстрация того, как некие, невидимые нам, но достаточно могущественные силы вмешались в наш разговор. Разве не так?

– Это было просто что-то невероятное, – сказала Виола. – И у меня сразу появилась масса вопросов, но я даже боюсь спрашивать, потому что мы опять можем оказаться в опасной зоне.

– Да, я намеренно ушел от продолжения разговора на тему космической футуристики. Но согласитесь, что на самом деле мы весь вечер только об этом и говорили – прямо или косвенно. И в прошлый раз с помощью Нострадамуса даже заглядывали в будущее. Здесь главное – не пытаться спорить с намеченным порядком действий. Все случится так, как должно случиться. А по поводу духовного уровня, Юлиан… Я попытаюсь вам объяснить. Вот недавно зашел я в местный супермаркет и, пользуясь своим даром видеть ауру человека, начал «ощупывать» разных людей наугад. У большинства просматривался крайне низкий интеллект. Люди – как роботы, причем запрограммированные на самый примитивный потребительский потенциал. Что вы можете на это сказать, Юлиан?

– Я с вами соглашусь, Леонард. Публика в Америке по составу довольно пестрая. Особенно в Калифорнии. Засилье эмигрантов из Латинской Америки заметно поменяло лицо этой страны. Попадают сюда как легально, так и нелегальными путями, главным образом, необразованные крестьяне, трудяги, готовые на любую работу, но все же довольно туповатые. Уверяю вас, если вы зайдете в супермаркет не здесь, а в Пало-Альто, где находится Стэнфордский университет, вы непременно встретите возле кассы парочку нобелевских лауреатов, не говоря уже о занюханной профессуре, а среднестатистическая аура покупателей вас просто ослепит. Вы как-нибудь попробуйте.