Константин Кропоткин - Содом и умора

— …понимаешь, я пожираю свое будущее, — сообщил я, опустошив рюмку (третью? или пятую?).

Вика кивала и, наверное, слушала. Ипохондрия, овладевшая мной, сделалась совсем невыносимой, и я сказал, что лучше всего мне было бы уехать в Южную Америку, где пальмы и беззаботные смуглые юноши.

Вика звонко рассмеялась.

— Придется Зюзину на шампанское раскошеливаться, — сказала она.

— Почему? — озадаченно спросил я.

— Проспорил, — сообщила Вика. — Я ему сказала, что ты мальчиков любишь, а он сказал, что видел твою тетку. Здоровая, говорит, как грузчик. Вот и проспорил.

— Разве можно спорить вот так, на живого человека? — слетела с языка фраза, в первый раз сказанная, кажется, не мной.

— Еще как! — подтвердила Вика. — Да, ты не грузись. Завтра вместе и выпьем.

Она была так хороша в своей самоуверенной наглости, что я на какое-то мгновение понял всех мужчин, готовых терпеть от своих возлюбленных любые издевательства.

Глупо обижаться на богиню-русалку-ведьму. Это все равно, что лаять на луну.

— А ты красивая, — с умилением сказал я, с наслаждением вдыхая ночной воздух, когда мы вышли из чайной. — У тебя красота непростая, а… — тут я набрал в грудь побольше воздуха, чтобы, не сбиваясь, выговорить сложную фразу. — Подробная-тонкой-кисточкой-выписанная-вот, — выдохнул я.

— Ты тоже ничего, — милостиво улыбнулась она.

— Холодная только.

— Ничего, согреешься. Слушай, ты дальше пить будешь?

Я похлопал себя по карманам, залез в кошелек, порылся в заветном отсеке сумки…

— У меня денег нет больше, — виновато сказал я. — Совсем нет. Кончились все. Там, — я махнул в сторону чайной.

— Да? — переспросила она.

Мне показалось, что Вика разочарована.

— Тогда… — она ненадолго задумалась и, решив что-то, весело тряхнула гривой. — Тогда будем пить коньяк.

Встав у обочины, девушка помахала рукой. В ту же секунду перед нами возникла машина, погрузившись в которую мы помчались куда-то в ночь.

«Зачем красавицам мужеложцы?» — отчего-то загрустил я, глядя на огни, смазывающиеся в дрожащую полосу. Потом и полоса убежала, как обещание вечной любви, а вскоре мы оказались на темной улице перед высотным домом.

— Здесь коньяк дают? — спросил я, выбравшись из машины и опасливо озираясь по сторонам.

На нас топорщились кусты, а за ними темнота, готовая сгуститься в какого-нибудь отморозка с ножом.

— Я здесь живу, дурень, — побренчала Вика связкой ключей…

Коньяк кислятиной отдавался во рту, а стол, за которым я сидел, казалось, ходит ходуном, будто кто-то дергает его за ножки. Поэтому, когда нечто круто развернуло меня от прыткой мебели и, цепко схватив за плечи, заставило принять строго вертикальное положение, я даже обрадовался — в этом положении кислятина, которой я был туго набит, точно не польется наружу.

Блевать на рабочем месте — это уже слишком.

— Если ты, сволочь, хоть одним словом обмолвишься, что вчера ночью было, будешь в тюряге до пенсии сидеть. Ты меня понял? — тихо произнесла Вика.

Она агрессивно торчала грудью, зловеще кудрявилась змеями волос и испускала из глаз желтые молнии…

— За что? — спросил я слабым голосом.

«Утром по морде дала за здорово живешь, а сейчас тюрьмой грозит», — отрешенно подумал я.

— За изнасилование, — заявила красавица, еще вчера сулившая мне под коньяк любовь до гроба и мечту почтенного старца — золотую утку под кроватью.

Она взгромоздилась надо мной, как божья кара. Ржавая иголка, ковырявшаяся в мозгах с самого утра, вдруг выскочила из головы, а глаза залила ярость.

— Чего? — заорал я.

В редакции стало тихо. Коллеги дружно прекратили работу и с интересом наблюдали за нашей перепалкой.

— Какое изнасилование? Ты думай, что говоришь!

— Вчера, гражданин хороший, вы совершили со мной половой акт, — вполголоса сказала Вика, но заметив, что тайны уже не получится, продолжила в полную силу. — И произошло это без моего согласия.

Красавица сложила руки на груди и демонстративно постукивала каблуком, как метроном. Назойливое «тук-тук» меня доконало.

— Вчера ночью мы просто спали! — проревел я раненой белугой. — Понимаешь?! — Для пущей ясности я сложил ладони и, прижав их к уху, прикрыл глаза. — Мы сны смотрели!

— И не трахались, скажешь, — хмыкнула она.

— Не трахались, не совокуплялись, возвратно-поступательных движений не совершали, — гневно подтвердил я.

— Почему я тогда голая проснулась?

— Да, почему? Объясните-ка нам? — поддакнул Димон.

Он вынырнул из своего кабинета, и судя масляным глазам, происходящее вызывало у него самое горячее участие.

— Откуда я знаю! — взвизгнул я. — Может, ей жарко было. Мне-то откуда знать!

Красавица смотрела недоверчиво, шеф тоже делал головой «ай-яй-яй».

— Товарищи! — попытался я говорить спокойно. — В первый и последний раз заявляю. С женщинами я не трахаюсь.

— Вот как? — ядовито прошелестел из своего угла Зюзин.

— Да, — с вызовом сказал я. — Не люблю я их. То есть вас, — торопливо поправился я, опасаясь, что меня опять поймут неправильно. — То есть люблю, но не в этом смысле.

Запутавшись в объяснениях, я выдал что-то уж совсем несуразное.

— Я рыбу не люблю.

— Пошляк! — ругнулась бухгалтерша Мария Львовна, понявшая, кажется, больше, чем я хотел сказать.

— Извращенец! — поправила ее Вика и, презрительно оглядев меня с ног до головы, удалилась в свой кабинет.

— Дура-дура-дура! — бормотал я, трясясь как в лихорадке.

— Ну-ну, — успокоительно похлопал меня по плечу Димон и тихо шепнул. — А ты у нас плейбой! Не ожидал! Такую бабу уломать…

— Не спал я! Не спал! — взвыл я.

Зад был большим и клетчатым. Он могуче возносился к небу, пока другая часть тела — не менее крупная и тоже расчерченная на квадраты — загибалась в поклоне.

— Фу, негодница, ах, ты, негодница, нельзя же… — дородная блондинистая дама, ряженая в пальто из крикливой бордовой шотландки, увещевала своего белокурого пуделя, залезшего в глубокую лужу. — Я же тебя помыла, почистила, а ты вся изгваздалась, ну, совсем от рук отбилась, ах, паршивка…

Чем настойчивее собака макала нос в грязь, тем тише и ласковее уговаривала ее хозяйка, словно, энергия одной питалась за счет энергии другой. «Как сообщающиеся сосуды», — подумал я, наблюдая за возней на безопасном отдалении и радуясь, что Вирус сегодня не по обыкновению покладист.

Поспешил.

Сделав свои дела, Вирус тут же рванул к даме с собачкой. Или точнее, к собачке, явно бывшей дамой. Мне не оставалось ничего другого, как припустить за ним следом.

Да, это только кажется, что люди водят собак на поводке. На самом деле собаки таскают хозяев за собой по кустам и полям, наплевав на правила, предписывающие им ходить чинно, писать быстро, посторонних не облаивать и знакомиться с домашними животными, принадлежащими только интересным мужчинам.