Алипио Ривера - На носу у каймана. Воспоминания сельского врача

На следующий день мы с ним распрощались, посоветовав быть осторожным, особенно на перевале Ла-Боруга. Он пообещал заехать за нами на обратном пути.

— Алипитооо! — почти пропел из окна столовой голос моей жены. — Алипио, к нам Кайамба пришел!

И правда, в столовой у нас сидел Кайамба, человек весьма известный в Баракоа. Это негр, сильный и молодой — хотя я затрудняюсь точно определить его возраст, — с добродушной физиономией и белоснежными зубами, которые часто сверкают в улыбке, потому что Кайамба весел и доброжелателен. Он работает сварщиком в ИНРА, а главное, он бард и менестрель. С гитарой никогда не расстается. Как он попал к нам в дом, я не помню, но, едва он узнал, что я могу взять несколько аккордов на гитаре и что все мы любим музыку, он стал у нас завсегдатаем.

Иногда он пел:

в другой раз заводил новую песню:

или:

А то заводил грустную:

У него был неистощимый запас песен, болеро, романсов старинных и новых, широко-и малоизвестных.

Он рассказывал нам о Бетанкуре. По его словам, это был инженер, одно время работавший в Баракоа, а потом уехавший. Он очень хорошо играл на гитаре и пел. Однажды он спел чудесную песню, которая понравилась Кайамбе, и он попросил повторить, но Бетанкур сказал:

— Я уже забыл!

Кайамба очень удивился и на следующий раз запасся карандашом и бумагой. Он стал записывать слова, потом они пели вместе, и Кайамба перенимал аккомпанемент.

Мы в шутку советовали ему подписывать так: «Музыка и слова Бетанкура. Исполнение — Кайамбы».

Я так никогда и не узнал, существовал ли этот Бетанкур на самом деле, или же песни сочинил сам Кайамба.

Играя, он весь отдавался музыке, это было незабываемое и каждый раз новое зрелище. Однажды он внезапно остановился, уставившись на свою левую руку, — его поразило, какой сложный аккорд он умудрился взять! Вот какой парень был этот Кайамба.

Я думаю, ему нравились наши песни. И нам любил он петь, но больше всего любил смешить нас, и тогда мы смеялись до упаду.

— Привет, Кайамба, заходи, — говорю я ему, открывая дверь, и тут замечаю, что лицо у него расстроенное, а это на него совсем не похоже. — Да что с тобой?

— Здравствуй, Сеси, как поживаешь? Не спрашивай меня ни о чем, Алипито, — он никогда не называл меня полным именем, — хуже, чем сейчас, мне ни разу в жизни не было.

— А что случилось, Кайамба?

— Ну в общем, я поссорился со своей девушкой. Между нами все кончено!

— Неужели так серьезно?

— Да уж серьезней не бывает.

— Не ходи ты вокруг да около, — сказала ему Сесилия, — а расскажи все толком. Ведь у вас такая любовь была! С чего же вы вдруг поссорились?

— Это я с ней поссорился! Так и знайте!

— Ну, давай рассказывай по порядку…

— В общем, Алипито, я спел ей песню. Очень красивую. Вот послушай, в ми мажоре.

Он взял гитару, сделал несколько переборов и запел:

— Какая чудесная песня! — Сесилия была в восторге.

— Великолепно, Кайамба! Но теперь я совсем ничего не понимаю! Как вы могли поссориться из-за этой песни?

— Когда я кончил петь, она мне сказала: «Ничего, конечно… А «Рико мамбо» ты знаешь?»

Мы расхохотались.

— Она, разумеется, невпопад сказала, — наконец смогла проговорить Сесилия, — но ведь это с каждым может случиться, а ты уж слишком суров.

— Нет, Сесилия, я ее видеть больше не могу. И знаешь почему? Скажи, пожалуйста, ты видела когда-нибудь большой рефрижератор, в котором развозят мясо?

— Видела, конечно, — ответила удивленная Сесилия.

— А видела, как с крюков снимают туши? Так вот, когда я услышал эти ее слова, я понял, что она такое — безмозглая туша, только что с парой глаз! Вот всему и конец!

К нашей компании присоединились Педро с женой, и мы вместе подшучивали над любовной драмой Кайамбы.

Я его хорошо изучил, знал, что от всех бед для него лучшее лекарство — музыка, и потому сказал:

— Коли уж тебе так грустно, спой мне ту красивую песенку — «Капли любви».

Кайамба сейчас же стал настраивать гитару.

Была суббота. Как всегда, в Баракоа приехали Росельо и Манлио. Они пошли в парк за огромными бутербродами, которые там продавались с тележки с забавной надписью «Мамболетас из Маракаибо».

— Чудесно у тебя получается! — сказала жена Педро.

Тут вернулись Росельо и Манлио.

— Вот и бутерброды! А, Кайамба уже здесь!

— Как дела, друзья? — спросил Кайамба.

Он спел еще несколько песен и ушел, унося свою гитару и свои мелодии. По-моему, к этому времени он уже забыл про ссору с девушкой и обещал наведаться к нам вечером.

Часов в пять мы сидели на галерее в прохладной тени, когда увидели, как по улице Мариана Грахалеса поднимается усталый потный мулат, невысокий, полноватый, с сединой в волосах и раскосыми глазами. Это был Николас Гильен.

— Гильен! — позвал я его, вдруг набравшись храбрости.

— Добрый вечер! — Он поднял правую руку в приветственном жесте и подошел к нашей галерее.

— Как вы себя чувствуете? Я вижу, вам жарко.

Он вытащил из кармана платок, отер мокрое лицо.

— Жара действительно страшная. Но… вы меня разве знаете?

— Кто же вас не знает на Кубе! — воскликнул Росельо.

— А вы здешние, из Баракоа?

— Нет, Гильен, не здешние, — ответил я. — Я знаю вас как поэта, но примерно год назад мы были в «Бодегита-дель-Медио». И вы там были с друзьями, помню, в частности, Эстер Борху. Мы пели вместе с Пуэблой и его ребятами, и нам было очень весело. Вы читали стихи, Эстер пела, для нас это был незабываемый вечер…

— А, теперь вспоминаю! Простите, могу я попросить у вас стакан воды?

— Конечно, конечно, но, пожалуйста, зайдите, присядьте хоть на минутку…

— Нет, простите, не обижайтесь, никак не могу. Через несколько минут я должен быть в парке, там будет встреча с читателями, которую я буду проводить. — Он взял стакан и с наслаждением выпил. — Какая вкусная вода! — Затем посмотрел на остальных. — А вы откуда меня знаете?