Раймон Кено - Суровая зима

— Тогда ждем вас на Рождество?

— Буду непременно. Вот все ваши тревоги и свелись к приглашению на ужин.

Тереза ушла.

— Высокие сапожки, — произнес Леамо вслух, — это шик. Жаль только, что на них уходит много кожи, которая необходима армии.

Раздался новый звонок. На этот раз явился именно месье Фредерик.

— Хе-хе, — произнес последний тем деланно игривым тоном, что на берегах Эльбы считается чисто французским. — Хе-хе, от вас тут вышла красоточка.

— Моя невестка. Не желаете рюмочку портвейна?

— Охотно. Гм, вы женаты, месье Леамо?

— Вдовец.

— Ужин готов! — проорала Амелия.

— Отменный супец, не правда ли? — спросил Леамо и поинтересовался: — А как готовят ваш знаменитый сыр с вином?

Месье Фредерик сообщил ему рецепт.

На камине, между двумя безвкусными статуэтками, лежал убор из флердоранжа.

Тут витала не тень, а присутствовало нечто более плотное. Загустевший в памяти Леамо отпечаток прошлого, сгусток воспоминаний.

После того, как умерла жена, Леамо ни разу не допустил за стол никого из живых. Более тридцати лет за него не сел ни единый собутыльник. Леамо в полном одиночестве занимался пережевыванием пищи и проглатыванием оной.

Столовая была в мещанском стиле. От него так и несло демократическим душком, но стиль мало заботил Леамо. А на камине возлежал венок его невесты, в последствии ставшей супругой. Месье Фредерик сейчас сидел на месте той, что уже наверняка теперь была бы матерью его детей. Внезапно на него накатил приступ отвращения к месье Фредерику.

После супа подали жаркое. После жаркого Леамо отмяк — жаркое он любил. Теперь ему захотелось поболтать с месье Фредериком, он радовался, что наконец нашел человека, с которым можно говорить откровенно.

— Как вам речь президента Вильсона? Что он во все лезет? Цели воюющих сторон известны: Франция стремится оттяпать Эльзас и Лотарингию, а Германия — захапать весь мир. Надо признаться, что в последней присутствует некоторое величие. Каково ваше мнение, месье Фредерик?

— Мне видится некоторое преувеличение.

— Отнюдь нет, — воскликнул Леамо, — просто полное ко всему отвращение. Что, никогда такого от француза не слышали? Разумеется, все между нами.

— Несомненно, — кивнул месье Фредерик.

— Видите ли, месье Фредерик, что я терпеть не могу, так это французскую демократию. Всех этих радикалов, социалистов — тьфу, тьфу на них! На франкмасонов, евреев, профсоюзы, сознательных рабочих — тьфу, тьфу! Блевать от них тянет!

— Так вы монархист, месье Леамо?

— Монархист? Чушь какая! Кто такие Бурбоны? Они евреи. Вы на их носы посмотрите. Франции, месье Фредерик, необходим твердый порядок. Разумеется, все между нами.

— Несомненно, — кивнул месье Фредерик.

— Еще рюмочку кальвадоса, месье Фредерик?

— Благодарю покорно, мне хватит.

— Слабак.

— Что вы? — удивился месье Фредерик.

— Я сказал, что решительно не могу продолжить. В наши дни инакомыслие опасно. Где гарантия, что вы не проболтаетесь?

Месье Фредерик на миг задумался, затем произнес:

— Но, месье Леамо, вы ведь говорите то, что считаете нужным. Не хочу, чтобы у вас осталось впечатление, что я вызываю вас на откровенность.

— Откровенность. Да, откровенность.

Леамо погрузился в мечты. Хелена.

Хелена. Хелена.

Хелена.

Следующее свидание в понедельник.

Овладеет ли он ею? Овладеть! Что за слово! Овладеть, овладеть, овладеть. Овладеть женщиной, Хеленой.

Месье Фредерик сообразил, что придал его мыслям иное направление и спохватился:

— А впрочем, почему бы не выпить рюмку вашего чудесного кальвадоса?

— Правда отменный? — обрадовался Леамо. — Фрицы такой не пьют, да и французы тоже. Он из Нормандии, Вообще, что такое Франция? Страна франков. А кто такие франки? Германцы. Кстати, мы, гаврцы, происходим от викингов. Знаете, в будущем году мы отмечаем 400 лет со дня основания Гавра.

«Ну вот, опять отвлекается» — подумал месье Фредерик.

— Не знал, — ответил он, — Но давайте вернемся к разговору. Ваши теории слишком парадоксальны. Вы не смеетесь надо мной?

— Да Бог с вами! Чистая правда! Поклянитесь, что меня не заложите.

— Можете на меня положиться.

— Клянетесь?

— Клянусь.

— Ага! Так вот, месье Фредерик, спасет Францию от гибели только германский протекторат.

— Ага.

Последняя мысль показалась месье Фредерику весьма интересной.

Бернар пришел к брату, когда все уже были в сборе. Первым, кого он узрел, был Адольф. «Тьфу ты!» — подумал Леамо. Затем — Лали, с мишурными побрякушками и могучим задом. Потом — Тереза со скрещенными ногами (фу-ты, ну-ты!) затянутыми в шнурованную кожу. Наконец — ликующего сенатора. И только напоследок — Шарля. Он всегда любил племянника и был рад его видеть.

Он потряс племянника за плечи, совершив же сей ритуал, уселся в кресло с рюмочкой и затих.

Он слышал, как швейцарский кузен пытается заставить Шарля похвастаться подвигами. Как сенатор того же требует. Но это бурчание вовсе не мешало его раздумьям. В центре его сознания сейчас располагалось ухо. Маленькое, нежное, юное ушко. Цветок благоухающей прозрачной плоти! Хелена!

Хелена. Хелена.

Хелена.

Они гуляют по горной вершине. Сегодня рождество. Хелена объявила себя агностичкой. Месса — это очень красиво и способствует национальному единению, но в существовании Христа Хелена сомневается. Ее отец — алкоголик, воинствующий атеист. Они целуются. Язык Хелены — словно теплая мясистая зверушка, да еще влажная, как только что из ванны.

Он говорит ей: «Я люблю вас. Давайте пойдем ко мне». Нет, она не хочет идти к нему, он поторопился. Теперь и она говорит: «Я люблю вас». Это прекрасно, но неужели он так с ней и не переспит. Он смотрит на Хелену — какая она красивая! — и тут обнаруживает, что у нее есть ухо. Маленькое и прозрачное.

Хелена.

Все встали, чтобы перейти из гостиной в столовую. Бернар удержал брата за рукав:

— Все-таки пригласил швейцарца?

Сенатор ответил извиняющимся тоном:

— Пришлось.

Все принялись лопать. Адольф несколько удивлялся недостатком у Шарля воинского энтузиазма.

— Они хорошие солдаты, — робко заметил Шарль.

— Трусы они, — провозгласил сенатор. — Ты считаешь, что люди, сжигающие соборы и отрубающие руки детям, могут быть не трусами?

— Но все-таки они хорошие солдаты. С военной точки зрения, — промямлил Шарль.

Бернара данная беседа начинала забавлять. Он вмешался:

— Если фрицы трусы, кто ж тогда французы, которые не могут их разбить?

Все знали, что Бернар любит рискованные, даже скандальные высказывания, но тут он превзошел себя. Лиловое негодование забилось в адольфовых венах.

— Дядя прав, — довольно уверенно произнес Шарль. Военная медаль давала ему право так говорить, но лица гостей расквасились от негодования.