Валерий Роньшин - Игра в дурака [сборник рассказов]

А тут как–то раз заходит в туалет сам поэт Пушкин.

Поссать.

Услышал он, как поёт Маргарита Павловна, и говорит:

— А вы знаете, мадам, что этот романс написан на мои стихи?

— Так вы Маяковский! — ахнула Маргарита Павловна.

— Да, милая, — отвечает Пушкин. — Я Маяковский.

И хвать Маргариту Павловну за ляжку.

— Ох уж мне эти поэты, — томно вздыхает уборщица. — Им бы всё озоровать. Ладно уж, пошли, дам один разок.

— У меня только пятнадцать рублей, — честно предупредил Пушкин. — И те мне жена дала, чтоб я два яйца купил.

— Не рановато ли пошлости начали говорить? — спрашивает Маргарита Павловна.

Короче, привела она поэта Пушкина в подсобку. Легла на топчан. Ноги раздвинула.

— Люби меня, — шепчет, — пока я не передумала.

Ну, Пушкин, не будь дурак, и начал её любить.

Любит–любит, а Маргарита Павловна не чувствует. Он опять её любит–любит, а она опять ничего не чувствует…

Что за херня?..

Взял тогда Пушкин, да и сунул в Маргариту Павловну руку. Глядь — рука свободно проходит. Тогда он сунул в Маргариту Павловну и ногу, прямо в лакированном штиблете. И нога свободно проходит. Ну, а уж где нога с рукой прошли, там голова тем более пройдёт.

Полез–полез поэт Пушкин и… провалился в Маргариту Павловну.

Видит: корова на лужайке пасётся. Речка течёт. Военный самолёт стоит. Бомбардировщик.

Вылез из кабины самолёта лётчик и говорит приветливо:

— Здрасте, я лётчик Потапов.

— А я поэт Пушкин, — отвечает поэт Пушкин.

— Неужели тот самый?.. — ахнул лётчик Потапов. — Знаменитый?..

— Да, тот самый, — подтвердил Пушкин и из любопытства спросил: — А откуда ты меня знаешь, любезный?

— Ну как же, — широко улыбается Потапов, — стишок про вас есть:

Ветер воет, дождь идёт,

Пушкин бабу в лес ведёт.

«Да, — подумал Пушкин, — весь я не умру. Душа в заветной лире мой прах переживёт…»

А уж и солнышко закатывается.

Сели поэт с лётчиком у костерка. Ушицы похлебали. Водочки выпили. Водочка под ушицу хорошо-о пошла.

Где–то сверчок верещит. Лягушки квакают. Лётчик Потапов историю свою рассказывает:

— Возвращался я как–то с бомбометания. Смотрю — Маргарита Павловна загорает. Голая. Ну, я её между ног ка–ак трахну своим бомбардировщиком. Так сюда и провалился. А здесь — благодать. Земля плодородная. Рыбы в реке видимо–невидимо. Сверху периодически полезные вещи падают. Вот вы опять же упали… корова… Глядишь, поросята упадут, свиноферму свою заведём… Чё ещё для счастья надо?..

Слушает поэт Пушкин лётчика Потапова и, почёсывая свой волосатый… живот, думает: «И то верно…»

Жена Афонькина Татьяна работала автоответчиком. Целыми днями она лежала на диване, курила сигареты, читала детективы, а если звонил телефон — снимала трубку и металлическим голосом отвечала:

— С вами говорит автоответчик. Сегодня в таком–то кинотеатре, на таком–то сеансе, такой–то фильм.

Рядом с Татьяной на диване лежал Афонькин. Он не курил сигареты, не читал детективы и не отвечал на телефонные звонки. Афонькин просто лежал и смотрел в потолок.

При этом он думал: «Я смотрю в потолок».

Иногда Афонькин посещал своё любимое кафе «Сюрприз».

В прошлый раз в качестве сюрприза у Афонькина был дохлый таракан в салате.

На сей раз в чашке с кофе плавала живая муха.

«Муха плавает», — думал Афонькин.

«Вот блин, — думала муха, перебирая лапками, — как глупо утонуть в несладком кофе».

Афонькин выловил муху и отщелкнул в сторону. Муха больно ударилась головой о стену и чуть не потеряла сознание.

Афонькин выпил кофе и пошёл на вокзал. Он решил уехать в город своего детства.

Кассирша в кассе спала. Ей снилось, что она Клеопатра.

Афонькин разбудил кассиршу, купил билет и сел в поезд.

Поезд поехал. За окном была Россия.

«Россия», — думал Афонькин.

Когда наступила ночь, Афонькин всё ещё смотрел на Россию, но видел лишь своё слабое отражение на стекле.

«Это я, — думал он. — Афонькин».

На следующее утро Афонькин приехал в город своего детства.

Здесь он родился; здесь и умер.

О том, что он уже умер, Афонькин не знал.

А родился он так. Презервативов в аптеке не было, поэтому отец Афонькина решил попробовать с детским воздушным шариком. В самый ответственный момент шарик лопнул.

Но это ещё не всё.

В книжном магазине продавались только материалы партийных съездов, пособия по свиноводству и справочники по металлургии. Поэтому мать Афонькина каждый день, наклоняясь над раковиной, с удивлением думала: «Ну, позавчера я, положим, грибами отравилась, вчера — консервами, а сегодня–то чем?.. Компотом?..»

После этого Афонькин появился на свет и пошёл в детский садик.

Время замкнуло своё кольцо, и Афонькин снова шёл в детский садик.

Но детского сада уже не было.

На втором этаже, где когда–то находилась комната для игр, теперь разместился городской суд. А на первом, где была спальня, процветал частный мясной магазин.

В суде кого–то судили.

В мясном магазине мясник рубил мясо. Кровь брызгала во все стороны.

— Осторожнее, — воскликнул Афонькин, — вы меня испачкаете кровью!

— Ты и так весь в крови, — хмыкнул мясник.

«Это он шутит», — подумал Афонькин.

— Это я шучу, — сказал мясник. — А вообще–то у меня тонкая и ранимая душа мечтателя. Знаешь, чего я больше всего на свете хочу?

Афонькин не знал.

— Стать бабочкой и порхать с цветка на цветок, — доверительно сообщил мясник. — И чтобы вдали виднелся лес, блестела речка на солнце…

Он замолчал. Молчал и Афонькин. Пока они молчали, было слышно, как наверху строгий судья приговаривает кого–то к расстрелу.

— А вместо того, чтобы порхать, — продолжил мясник, — я рублю мясо.

— Здесь когда–то находился детский садик… — начал Афонькин.

— Верно, — кивнул мясник. — У меня есть картотека на всех детишек.

Он достал тетрадку, захватанную кровавыми пальцами.

— Вот, — пояснил с гордостью, — всё записал: кто кем был; кто кем стал. Хобби у меня такое.

Сердце Афонькина учащённо забилось.

— А скажите… Лара… Лариса Попова есть в вашей картотеке?

— Счас поглядим, — слюнявил палец мясник, перелистывая страницы.

— Лара, — закрыв глаза, мечтательно вздыхал Афонькин.

…хрупкая девочка в белом платьице… огромный розовый бант в волосах… удивлённые карие глаза… вкус первого поцелуя… Лара…

— Попова, — нашёл мясник. — Три развода, четыре любовника, пять абортов.

— Не может быть! — ахал Афонькин.

— Пиши адресок, — усмехнулся мясник.

…Лариса стирала в тазу бельё.

— Афонькин?.. — хохотала она, вытирая мокрые руки о передник. — Я сейчас сдохну!

«Неужели это Лара… моя Лара…», — глядя на немолодую женщину с двумя подбородками, думал Афонькин.