Пётр Самотарж - Одиночество зверя

— Я своей дочери не боюсь, — объявил Саранцев, словно впервые узнав о событиях минувшей ночи и бесконечного дня. Сказал и подумал: может, всё же боюсь? Вспомнилась Светка сегодня ночью и утром — испуганная, несчастная и потерянная.

Она родилась неожиданно. Саранцев, разумеется, знал о беременности жены, но появление в его жизни маленькой куколки с красным морщинистым личиком Игоря Петровича всё же удивило. Вот это живое существо — его плоть и кровь? Как такое возможно? Он просто провёл ещё одну ночь с женой, как и много других ночей, но именно та, одна и неповторимая, вылилась в сказочные последствия. Девочка шевелила ручками и ножками, крутила головкой, угукала, хныкала и даже задерживала взгляд на умильных лицах взрослых. Наверное, ещё помнила бытие в материнской утробе и пыталась осознать невероятные перемены в своей жизни. Новоиспечённый папаша осторожно взял её на руки и ощутил на ладонях крохотное, почти невесомое, страшно беззащитное тельце. Захотелось воздвигнуть вокруг дочки непроницаемую стену и защитить её ото всех мыслимых и немыслимых угроз, коими наполнена каждая человеческая жизнь.

— Честь тебе и хвала, — поощрила учительница бывшего ученика. — Значит, ты боишься за неё.

Саранцев очень хотел сделать решительное объявление об отсутствии каких-либо опасностей для его дочери, но в последний момент политический инстинкт заставил его придержать язык. Ход последующих событий мог вылиться в крупный публичный скандал, и тогда его собеседники узнают из газет и выпусков телевизионных новостей о его теперешней лжи. Зачем же подставляться без крайней необходимости?

— Стараюсь о ней заботиться по мере сил, — выдавил он из себя дежурную фразу, словно выдал заранее подготовленный ответ на ожидавшийся провокационный вопрос журналиста.

— Она ведь у тебя уже взрослая? — поинтересовалась Корсунская.

— Взрослая.

— Есть ухажёр?

— Есть.

— Отчаянный парень или проходимец?

— В каком смысле?

— Ты ведь проверил и его реноме?

— Не я, а спецслужбы. Разумеется, проверили. В вопросах обеспечения государственной безопасности действуют определённые правила, и обходить их — не просто безответственно, а противозаконно. Дочь при любых обстоятельствах не должна стать инструментом давления на президента.

— Значит, отчаянный парень?

— О чём ты?

— Ну как же — ухаживать за дочерью президента. Нужно иметь железные нервы и считать себя рыцарем без страха и упрёка. Ты с ним лично знаком?

— Пару раз виделись. Ты всё время кого-нибудь осуждаешь, разве христианин может так себя вести?

— Наверное, я плохая христианка. Так у тебя есть личное мнение о женихе дочери?

— Я бы не торопился считать его женихом. И я очень хорошо понимаю твои вопросы: по-твоему, за моей дочерью можно ухаживать только в корыстных целях.

— Я ничего подобного не говорила.

— Тогда к чему твои вопросы?

— Просто интересно. У меня-то сыновья, и я — не президент. Мне намного проще. Ты так и не ответишь?

— Есть у меня о нём мнение, есть. Никто не идеален. Категорически против него не возражаю, но, возможно, со свадьбой не стоит спешить. У Светланы ещё много времени.

— А она тоже так считает?

— Я не спрашивал, хочет ли она за него замуж. Ирина тоже не уверена. Вообще, разве можно знать наверняка, удастся брак или нет? Наверное, только счастливые невесты всегда уверены, а вот все остальные, включая женихов, колеблются.

— То есть, человеческий род продолжается, благодаря женщинам?

— Разумеется. Вот когда прогресс восторжествует, и все женщины займутся карьерой, а не семьёй, человечество и закончится. Никакой ядерный апокалипсис не понадобится.

— Ты против эмансипации?

— А ты за вымирание человечества? Всё очень просто: женщины должны в среднем рожать больше двоих детей, в противном случае наступит конец цивилизации. Конечно, можно доверить воспитание потомства государству, но это будет уже новая Спарта, а не мир светлого будущего. Есть, конечно, другой выход: дать матерям экономическую независимость. Но в финансовом смысле такое решение представляет проблемы.

— Разве можно экономить на спасении человечества?

— В общем, нельзя. Но в реальной жизни вопросы не всегда решаются просто.

— Ты же президент!

— Вот именно, только президент. Я не принимаю законы, в том числе о бюджетах.

— А кто их принимает?

— Правительство готовит проект, а парламент его обсуждает и принимает.

— И ты не оказываешь никакого влияния?

— Могу, но только неофициально.

— Но администрация президента сотрудничает с правительством, хотя бы для определения основных направлений очередного бюджета?

— Я обсуждаю с Покровским примерные очертания.

— Но ты же выступаешь с посланиями о положении страны, отмечаешь проблемы и намечаешь пути решения! Куда же тебе без правительства?

— Никуда. Но подменить его администрацией президента тоже невозможно. Я могу думать, что мне угодно, но, как ты понимаешь, при подготовке бюджета никогда не возникает вопрос, куда деть лишние деньги, которые не получилось впихнуть ни в одну статью. Наоборот, всегда стоит вопрос, откуда взять деньги на удовлетворение самых необходимых нужд.

— И спасение человечества к ним не относится?

— Моё мнение не находит поддержки.

— Но ты же президент!

— Опять ты о том же. О чём я тебе сейчас говорил?

— О чём ты мне говорил?

— Президент — не царь и бог. Или ты за монархию?

— Я не за монархию, просто хочу понять: ты никак не можешь повлиять на политику государства?

— Почему сразу «никак»? Зачем бросаться в крайности. Ты ведь юрист, Конституцию должна знать.

— Я её знаю, и что?

— Закон о президенте тоже знаешь?

— Тоже. Имею некоторое представление.

— Президент где-нибудь назван всемогущим? Я имею в виду не в газетах, а в законодательстве?

— Не назван, но причём здесь название. Ты ведь назначаешь премьер-министра, разве нет?

— Назначаю.

— Назначение силовых министров тоже в твоём ведении, так?

— Так.

— Значит, ты имеешь законное право назначить на ключевые должности правительства своих людей, правильно?

— Премьер-министра должна утвердить Дума, а генерального прокурора — Совет Федерации. Ты рассуждаешь не как юрист, а как бабушка у подъезда, даже слышать странно.

— Ничего странного. С каких пор необходимость парламентского утверждения кандидатуры премьера стала представлять проблему для президента?

— С девяносто первого года. А ты не заметила? Ельцин своих премьеров продавливал в основном через придуманный им институт исполняющих обязанности, но стоит только какому-нибудь одному человеку опротестовать очередной подобный шаг президента в Конституционном суде, и порочная практика прекратится. На худой конец, от парламента потребуются только пара правок в тексте законов о правительстве и, может быть, о президенте, после чего глава государства окончательно упрётся в правительство парламентского большинства.