Пётр Самотарж - Одиночество зверя

— Для осуществления какой мечты? — уточнила Корсунская. Она смотрела на Саранцева с нескрываемым интересом.

— Хочу увидеть мир, наполненный конкурентоспособными российскими компьютерами и автомашинами.

— По-твоему, это возможно?

— Почему нет? Я не настолько стар. Лет двадцать-тридцать прожить вполне способен.

— Через двадцать лет мир наполнится произведениями отечественного хайтека?

— Возможно. Никто для нас тёплое местечко не приготовил, нужно работать и работать. Тем более, исчерпание сырьевой модели экономики очевидно уже для всех.

— И ты уже работаешь?

Саранцев разозлился на ехидную собеседницу и не сразу ответил на коварный вопрос. Что теперь, отчёт ей давать, если она телевизору не верит? Страна меняется, Покровский вывел её из девяностых, но вряд ли может повести её в двадцать первый век. Всплыло много всякого. Нельзя перечёркивать всю страну и её историю, но нельзя и нести со всех телеэкранов ахинею о России, которая никогда ни на кого не нападала. Не в том смысле нельзя, что следует запрещать, а в том, что необходим взвешенный противовес, и не только в лице чокнутых либертарианцев, которым право на однополые браки дороже всех ценностей мира. Все европейские страны в меру своих возможностей расширяли территорию — некоторые преуспели, другие наоборот. Тихая и мирная Голландия имела заморские колонии, Франция — вообще лоскутное одеяло, расширение её европейских владений остановили только германские короли и императоры разных эпох. Британским островитянам, которых регулярно завоёвывали десанты с материка, наслаиваясь один на другого, в стародавние времена тоже стало тесно, но закрепиться на европейском континенте они не смогли. На Апеннинском сапоге кто только не пасся, но за пару тысяч лет итальянцы ото всех отбились, после чего сразу полезли за новыми владениями в Африку и к соседям. Польша не успела возродиться в девятнадцатом году, как сразу попёрла к границам средневековой Речи Посполитой от моря и до моря, и теперь искренне считает себя невинной жертвой последовавшего ответа. Так с какой стати я должен смущаться выходом России на побережье Тихого океана? Наибольшую угрозу целостности России сейчас представляют сторонники русского этнического национализма, во многом погубившие в своё время и Советский Союз своими рассказами о том, что «мы всех кормим». Спасение, видимо, лежит в российском гражданском национализме. Это даже Покровский начал понимать, прекратив бредовую политику братских цен на энергоносители в отношениях с другими странами. При этом мы наивно подсчитывали объём безвозмездной экономической помощи, якобы оказанной таким извращённым способом, а страны-благоприобретатели вообще не считали братские цены помощью. Наоборот, видели в них некий сорт дани. Мол, мы им так нужны, что они готовы платить нам миллиарды за счастье иметь нас в друзьях. Безвозмездную помощь иногда оказывать нужно, но именно как таковую — официально переведённую со счёта на счёт, подсчитанную по отдельной ведомости и снабжённую всеми подписями. Имею я право надеяться на торжество здравомыслия? Теперь России нужен не генерал, а инженер и финансист.

— А ты ведь у нас инженер? Кажется, к тому же ещё и строитель?

— Строитель. И извиняться не собираюсь. Я не считаю себя лучшим из лучших или единственным и неповторимым. Но, раз уж полез в гору, нужно воткнуть флаг не её вершине, а не спускаться с середины склона.

— А Покровский с тобой согласен?

— В чём?

— Насчёт эпохи инженеров, а не генералов.

— Не знаю. Я с ним философских бесед не вёл.

— Так кто же из вас будет избираться весной?

— Не знаю. Следи за новостями.

Саранцев почувствовал себя в глупом положении. У него нет ответов на вопросы Корсунской. Сейчас он скажет: я буду избираться, а в понедельник она увидит по телевизору совсем другие новости и рассмеётся. Не идти же ему на выборы против Покровского, в самом деле! Как ещё дело повернётся, никто не знает. Может, и Светка в новостях всплывёт, а он тут зачем-то распинается о своих мечтах. С другой стороны, он ведь действительно хочет увидеть Россию преуспевающей страной, а народ — зажиточным. Значит, не покривил душой, когда сказал об этом, что бы ни натворила Светка минувшей ночью.

— Хорошо, но ты сам хочешь баллотироваться на второй срок? — наседала Корсунская, словно заправская журналистка.

— Ты чересчур легко рассуждаешь о сложных проблемах, — осторожно сформулировал Игорь Петрович. — Мои желания — моё личное дело, пока я их не озвучил. Я не могу руководствоваться в своих решениях одним только своим хотением — существуют ещё политические реалии.

— Например, такая реалия, как генерал Покровский с его собственными планами?

— Да, в том числе. По-твоему, я не должен обращать на него внимания? Он, мягко говоря, не последний человек в стране. Одно дело идти на выборы вместе с ним, совсем другое — против.

— Но ты пойдёшь на выборы, если генерал решит вернуться в Кремль?

— Ты снова требуешь сведений, за которые любая разведка мира душу продаст. Придёт время, решение будет принято, и все о нём узнают. А сейчас на твой вопрос просто нет ответа.

— Но я имею в виду только тебя, а не твои политические планы. Ты сам готов бросить ему вызов?

— Нет просто меня. Я не могу рассказывать о своих настроениях и планах.

— Всяким там посторонним?

— Извини, конечно, но мы находимся не в моём кабинете. Я не подозреваю вас в шпионаже, но некоторая информация в принципе не должна разглашаться вне установленного круга. Чего ты от меня добиваешься? Хочешь узнать, люблю я Покровского или нет?

— Примерно. Я не любовь имею в виду, а характер ваших отношений. В чём они состоят? Он — учитель, ты — ученик?

— Почему именно ученик?

— Потому что в политику тебя привёл именно он, и ты долго оставался в его тени, пока он же не выдвинул тебя на передний план.

— Он пришёл в политику немногим раньше меня — мы вместе учились.

— Да, но он всё же начал сразу с губернатора.

— Значит, за одинаковое с ним время я прошёл больший путь.

— Благодаря его помощи.

— А вдруг он вырос до президента благодаря мне? Ты участвовала в его первой избирательной кампании, знаешь её подробности, знаешь, каков был расклад?

— Обыкновенный был расклад. Покровского тоже выдвинули, как потом он выдвинул тебя.

— По-твоему, президентом должен становиться только тот, кто не имеет поддержки действующего президента?

— Нет, но такая поддержка не должна быть волшебной палочкой, решающей все проблемы и сметающей все преграды.

— Какая ещё палочка? Избиратели живут в России и судят о качестве своей жизни без помощи прессы и политологов. Они проголосовали за меня, потому что в основной своей массе при Покровском стали жить лучше. Или ты считаешь, что они не узнают, как они живут, пока не почитают оппозиционную прессу?