Пётр Самотарж - Одиночество зверя

— Я не имею право отменить закон, установленный парламентом. Конституционный суд тоже не поможет: в тексте речь идёт о санкциях за незаконные действия. Призывы к насилию и разжигание ненависти у нас действительно запрещены.

— Тогда зачем понадобился ещё один закон?

— У Покровского спроси.

— Ты и спроси! Я с ним за ужином не встречаюсь.

— Как ты себе представляешь наши взаимоотношения? Думаешь, мы лучшие друзья?

— Сомневаюсь. Но работаете, тем не менее, вместе. И уже давно. А ты до сих пор не можешь ему странные вопросы задавать?

— У нас официальные отношения.

— Вот ты официально у него и поинтересуйся. Вопрос ведь не бытовой, а очень даже политический. Я просто понять хочу: чего он так боится?

— Девяносто первого года он боится, чего же ещё.

— Но он же не бабушка с авоськой! Государственный деятель не должен руководствоваться страхами — так вся страна действительно в трубу вылетит. Испуг ведёт к насилию. Знаешь, дикие животные — кроме крокодила, кажется, — нападают на людей исключительно ради самозащиты.

— А крокодилы?

— А крокодилы на людей охотятся. Они слишком давно живут на земле, мы для них — голые и беззащитные новички, добыча. Медленно бегаем, ни клыков, ни когтей, ни дублёной шкуры. Они помнят времена, когда на наших предков охотились все хищники, но теперь все вымерли. Остались только мы и они, но они продолжают нами питаться.

— Ну, и к чему все твои аналогии между государственными деятелями и дикими хищниками?

— Да я всё о страхе. Страны начинают войны, когда боятся внешней угрозы. А внутри страны пугливые политики развязывают террор. Людей ведь так много — как узнать, кто из них чинит тебе козни?

— Ты думаешь, Покровский боится?

— Конечно. Все так думают. Если нет, зачем столько возни?

— Какой возни?

— Вокруг непарламентской оппозиции. Забыл бы о ней и не вспоминал вообще, а он не может.

— Конечно, не может — ему на каждой пресс-конференции напоминают. Ты идёшь на поводу у интеллигентского общественного мнения. Если премьер или президент — значит, всенепремнно, не спит ночами в поисках новых методов удушения свободы. И ещё — всеми возможными и невозможными способами выкачивает из народа жизненные соки и облегчает жизнь олигархам.

— Не так примитивно, но примерно. Если более точно, вы в любой ситуации ищете наиболее простые и дешёвые выходы, а правильный выход иногда дорог и сложен. Как во всей этой катавасии с экстремизмом, например. Ты ведь сам сказал: лучше сокращать злоупотребления и повышать эффективность власти, но как раз здесь ничего и не делается.

— Так уж и ничего.

— Именно. Ничего! Вы можете сколь угодно долго транслировать по всем телевизионным каналам репортажи о встречах вождей с народом, но проблемы ведь решаются иначе. Должна работать система, в которой каждый отдельный человек все свои бытовые вопросы может решить сам или в своём населённом пункте. Президент и премьер, даже вместе взятые и очень старательные, проблемы коммунального хозяйства по всей стране не решат.

— Нет, Анечка, я с тобой не могу согласиться, — вмешалась Сыромятникова. — С одной стороны, ты всё правильно говоришь, но с другой — получается картина полного хаоса и развала при абсолютном беззаконии и бесчинствах чиновников. Они не ангелы, конечно, но страна всё же не гибнет, а живёт и развивается. Часть бюджета, безусловно, разворовывается, и мы могли бы жить гораздо лучше, но бюджет всё же есть, пенсионеры, учителя, библиотекари и прочие бюджетники живут далеко не так ужасно, как в девяносто втором. К тому же, Россия с самого семнадцатого года никогда не была так свободна, как сейчас. И в искусстве, и в публицистике, и в политике, и в экономике — куда ни глянь, везде самостоятельности и ответственности больше, чем когда бы то ни было за последние сто лет.

— Елена Николаевна, вы же не хотите назвать нынешнюю ситуацию замечательной?

— Не хочу, но я в своей литературе сейчас просто счастлива. В пресловутые девяностые Валентин Распутин, Леонид Леонов и Василий Белов находились под административным давлением, а сейчас и они возвращены читателям, и Фазиля Искандера с Василием Аксёновым можно по-прежнему читать, не боясь себя скомпрометировать. Я уже давно на своём факультативе сама выбираю, о каком писателе или поэте говорить с ребятами, и совершенно не задумываюсь о политической своевременности. Сужу исключительно с литературной точки зрения, и даже Маргарите Григорьевне, не говоря о более высоких инстанциях, в голову не приходит удостоверять мою благонадёжность. И в разговорах с коллегами то же самое: разные люди предпочитают разных авторов, но сейчас никто не стесняется вслух признать свои симпатии, а в девяностые неправильный выбор мог буквально испортить человеку репутацию в приличном обществе.

— Вы же не Покровского и Саранцева благодарите за возможность самостоятельно определять круг чтения?

— Нет, но они точно не пытаются установить такой круг сверху.

— Вы уверены насчёт Покровского?

— Уверена. Он может сколь угодно часто высказываться в пользу патриотического чтения, но его изречения ведут не к запретам, а к поддержке государством желательных ему творческих деятелей, равно как и историков. Не вижу здесь катастрофы — зрители и читатели всё равно имеют свободный выбор.

— Елена Николаевна, да вы просто апологет режима! — решила перевести разговор в шутку Корсунская.

— Анечка, вот видишь — ты сама на меня давишь.

Саранцев молчал, устало оглаживая ладонями лицо. В тысячный или стотысячный раз говорить о трудностях оказалось подлее, чем он думал. Интересно, как она себе представляет выстраивание работающей системы государственного управления в масштабах огромной страны? Со времён перестройки и в девяностые годы положились на выборы, но проблемы только усугублялись. Кажется, ни один действующий губернатор ни разу не проиграл перевыборы, вне всякой зависимости от самых неописуемых своих подвигов. Даже если вся пресса во всех её видах хором трубила о злоупотреблениях областного сатрапа. Покровский начал возводить свою пирамиду твёрдой власти, но чуда тоже не случилось. Люди в равной степени в большинстве своём не доверяют и избранным, и назначенным начальникам. И ведь не только генерал хочет непременно назначать губернаторов сверху! Разные голоса раздаются, всех не наслушаешься.

Один повторяет: избирателям виднее, как справляются с работой местные власти — им и решать. Другой в ответ рисует картину дезорганизованного общества, лишённого развитой партийной системы и сети независимых средств массовой информации — следовательно, способного к поддержке вполне деструктивных решений. Но самое главное — общество не только дезорганизовано, оно ещё и апатично. И сам собой всплывает просто убийственный аргумент: если общество не готово выбирать областные, районные, городские и прочие местные власти, каким образом оно допускается к выборам власти федеральной? И влияет ли оно в действительности на формирование властных институтов?