Борис Камов - Рывок в неведомое

Аркадий Петрович сразу узнал улицу имени 3-го июля с полукруглым зданием Публичной библиотеки. Он вспомнил известный снимок: 3 июля 1917 года на пересечении Невского и Садовой была расстреляна из пулеметов демонстрация, которая требовала от Временного правительства прекращения войны. И кто-то с соседней крыши сделал этот снимок-обвинение.

Потом Голиков поразился махине Казанского собора с двумя памятниками — Барклаю де Толли и Кутузову. А на том же Невском, напротив собора, высилось угловое здание с глобусом на крыше — бывшее торговое представительство известной фирмы «Зингер»: она торговала по всему миру швейными машинками. У входа Аркадий Петрович увидел вывески, от которых у него дрогнуло сердце. Здесь помещалось Государственное книжное издательство, редакция альманаха «Ковш» и еще какие-то издательские заведения. Но Голиков поспешил пройти мимо: он еще не был готов нести сюда рукопись.

Перво-наперво следовало повидать школьного учителя Николая Николаевича Соколова, прозванного Галкой, который восемь лет назад, возвращая домашнее сочинение «Старый друг лучше новых двух», сказал:

«Я нахожу, Голиков, что у вас есть литературные способности».

Тогда, на уроке, он, Голиков, не сумел оценить волшебства этих слов. После короткого периода, когда он увлекся писанием стихов, а учитель остудил его порыв: стихи он тогда сочинял плохие, — Аркадию расхотелось быть писателем. И неожиданный успех домашнего сочинения застал его врасплох.

Получив приглашение Галки бывать у него на квартире и брать домой любые книги, Голиков больше всего на свете боялся, что учитель будет говорить с ним о его литературных способностях, которые Аркадия в ту пору совершенно не интересовали.

Теперь же он повзрослел и многое понял. Прежде всего, как дорого стоит, оказывается, человеческое участие. Голикову пришлось проделать путь от Хакасии до Москвы, от Москвы до Арзамаса, из Арзамаса в Петроград, чтобы повидать старого учителя, показать ему роман и спросить: «Я смогу стать писателем?»

Миновав мост через речку Мойку, Голиков увидел справа короткую изгибающуюся улочку и свернул в нее. Улица заканчивалась высокой желтой аркой, за которой открывалась широченная площадь с громадным столбом посередине. Его венчал ангел с крестом. То была площадь Урицкого. Раньше ее называли Дворцовой. На противоположной от арки стороне тянулись лепные стены Зимнего дворца, того самого, где полтора столетия жили русские цари.

Будь у Голикова другое настроение, он осмотрел бы и арку, и Александрийский столп, воспетый Пушкиным, и Зимний и, конечно, вышел бы на Неву. Но, очутившись возле дома, где поселился Галка, он заторопился к учителю.

Николай Николаевич жил в общежитии Военной академии имени Толмачева, в которой теперь преподавал. Общежитие располагалось в помещении бывшего Главного штаба. Вахтер предупредил Голикова, что Николая Николаевича еще нет.

— Ничего. Я подожду, — ответил Голиков.

Он поднялся на третий этаж, прошел по длинному полуовальному коридору, нашел комнату Галки. Она была заперта. Голиков поставил возле нее чемодан и выглянул в окно.

Дворцовая площадь была как на ладони. Слева он нее желтело здание Адмиралтейства с золотым шпилем, увенчанным золотым парусником. А между Зимним и Адмиралтейством на другом берегу Невы серела мрачная крепостная стена, над которой тоже взмывал золоченый шпиль. То была Петропавловская крепость. Построенная Петром Первым как морская крепость, она позднее стала главной политической тюрьмой страны. А теперь превратилась в музей. Голиков об этом читал.

Еще Голиков подумал о том, как необычно складываются людские судьбы. Галка преподавал словесность в Арзамасском реальном. Когда началась революция, его назначили редактором первой в городе большевистской газеты «Молот». Одновременно он заведовал отделом народного образования. Затем его послали на работу в Нижний Новгород, потом в Москву, теперь он обосновался в Петрограде. В Толмачевке Галка был проректором по науке, читал курс русской истории и вел словесность. Командиров Красной Армии приходилось прежде всего учить грамоте.

Голиков улыбнулся, подумав, что Галка обрадуется, узнав: его бывший ученик командовал ротой, полком, боевым участком, был рекомендован в Академию Генерального штаба... Кто знает, вдруг Галка возьмет да и скажет:

«А давай-ка, Аркаша, пошлем подальше докторов. Конечно, наша Толмачевка — не Академия Генштаба, но мы тоже даем недурное образование. Бумага о том, что ты командовал полком, у тебя есть? Сходим к ректору. Я предложу ему для начала зачислить тебя вольнослушателем. А там, даст бог, переведем и в основной состав».

Правда, в такой сказочный поворот событий верилось не очень. А с другой стороны, кто может сказать, как через полчаса в наше время повернется твоя судьба?

Или даже так. Галка позвонит в издательство:

«Я прочитал рукопись одного командира, моего бывшего ученика. Это автобиографические записки. По-моему, любопытные, я бы рекомендовал их посмотреть и, по возможности, опубликовать...»

Раздались шаги. По коридору утомленно шел сугубо штатский человек в мятом френче и потерявшей форму фуражке с матерчатым козырьком. Облик дополняла мужицкая запущенная борода, но сквозь стекла золотых очков смотрели знакомые, с острым взглядом глаза.

Голиков ринулся к бородачу:

— Николай Николаевич!

Галка, неприятно пораженный, отпрянул:

— Прошу извинить, но по служебным делам я дома не принимаю.

— Николай Николаевич, это я, Аркадий Голиков, я учился у вас в Арзамасском реальном!

— Голиков?!

Бывший учитель деловито прижал Аркадия Петровича к себе. Затем отпустил и начал шарить по карманам в поисках ключа. Наконец отомкнул дверь и пригласил:

— Входите.

Новое жилище бывшего учителя не походило на прежнее, как и он сам. Это была комната метров в тридцать, с двумя высокими окнами, почти без мебели. Обстановку составляли складная кровать-гармошка, застеленная почему-то лоскутным одеялом, как в домах бедняков, и письменный стол, который, по всем признакам, служил по преимуществу обеденным. К стене был прислонен единственный стул с кожаной узорчатой спинкой.

При скудности мебели комната не выглядела пустой. Вдоль ее стен почти в человеческий рост высились штабеля книг: старинных — в кожаных переплетах и новейших — в мятых, полуоторвавшихся обложках. Это были все больше труды по истории.

— Вы прямо с вокзала? — спросил Николай Николаевич. — Тогда мы, не откладывая, соорудим чаек.

Через четверть часа они сидели за столом: Голиков — на единственном стуле, а Галка придвинул складную кровать.

— Я имел сведения о вас, — сказал Николай Николаевич, — когда вы командовали 58-м полком, там служило много наших земляков. Они сообщали, что относитесь вы к солдатам хорошо и зря под пули не посылаете.