Борис Камов - Рывок в неведомое

Два потрясших Голикова впечатления — безразличие, проявленное бывшим учителем, и слова полководца, который призвал не поддаваться малодушию, — еще никак не укладывались в его сознании.

Голиков подумал, что неудачи преследуют его. Он не поймал Соловьева, заболел, не прошел в академию и не сумел выздороветь, несмотря на созданные условия. Наконец он понял, что со службой в армии покончено. Он выбрал другую профессию. И вот сначала его решение не поддержал отец, а потом не поддержал и школьный учитель, который восемь лет назад публично объявил, что у него, Аркадия Голикова, есть литературные способности.

Галка не принадлежал к двоедушным людям, которые говорят одно, а думают другое. Двоедушие среди интеллигентных людей вообще не принято.

Галка, несомненно, был тогда искренен. Поэтому важно было понять: его вчерашнее безразличие шло от нездоровья или оттого, что учитель в нем, Голикове, ошибся?

А в голове звенели слова бронзового фельдмаршала: «Человек часто лучше знает, на что он способен, нежели другие».

«Буду продолжать», — сказал себе Голиков. Но радости эти слова в его душе не вызвали. Он собирался в неведомый путь, не представляя, сколько продлится дорога и куда приведет (или заведет?). Самым пугающим было, что он остался совершенно один...

Голиков пошел в ванную, умылся. Захотелось есть. Пожевав хлеба с засохшим куском сыра, он запил свой завтрак водой из графина и сразу почувствовал себя уверенней и спокойней.

Аркадий Петрович развязал на столе пакет с тетрадками, взял с подоконника чернильницу-непроливайку и ручку с пером. Пусть он не станет Львом Толстым. Он просто расскажет о том, что видел и пережил.

«Нужно все дописать и переписать, — сказал он себе. — Сколько времени это у меня займет?.. В лучшем случае месяца три». Такой срок его сильно озаботил.

В Москве, в Реввоенсовете, Голиков получил жалованье за шесть месяцев — тысячу двести рублей. Это были большие деньги. Собираясь в Арзамас, он купил всем подарки, двести рублей послал маме и девочкам в Крым. Дал на хозяйство тетке, немного пошиковал. По городу он ездил на извозчике (это в Арзамасе-то, где за полчаса можно было не торопясь пройти из одного конца города в другой!). К друзьям и знакомым в гости без свертков с вкусными вещами не ходил. Скоро стало очевидно: при таком образе жизни рубли из карманов вылетают очень быстро.

Когда же Аркадий Петрович сорвался в Петроград, то взял денег на дорогу туда и обратно и немного на жизнь, отдав остальное тетке. Ведь Голиков собирался повидать Галку, получить его благословение и, не мешкая, вернуться в Арзамас.

Ехать домой он не мог. И рассчитывать нужно было на те деньги, которые лежали в кармане френча. Аркадий Петрович сразу отложил тридцать рублей, чтобы заплатить вперед за квартиру. Пятерку — на то, чтобы купить бумагу. После этого у него осталась тридцатка. Если он сумеет прожить на полтинник в день, ему хватит на два месяца. При этом на машинистку он уже не мог отложить ни рубля.

Было очевидно: прежде чем сесть за стол, нужно раздобыть хоть немного денег. Голиков отправился на биржу труда. Там он увидел тысячу безработных, которые ходили сюда изо дня в день. Немного растерявшись в толчее, Аркадий Петрович толкнул дверь с надписью: «Администрация».

Там его принял вежливый человек, заместитель директора биржи. Посмотрев документы Голикова, заместитель объяснил:

— Берем на учет коренных петроградцев. А вы приезжий. Нужны люди, которые имеют специальность и проработали не менее семи лет. Поскольку вам всего девятнадцать, могу записать вас как подростка. Пребывание на фронте мы зачтем как трудовой стаж. Но у вас нет профессии. А учить вас никто не будет. Нам некуда деть и опытных людей.

Голиков ушел с биржи еще более подавленный. Значит, времени почти не осталось.

Возвращаясь по Невскому домой, Аркадий Петрович зашел в Гостиный двор, купил две пачки бумаги, заплатил за нее рубль двадцать. Его денежные запасы стали «шагреневой кожей».

Дома он отдал хозяйке деньги за квартиру — за два месяца вперед. Сходив в магазин, принес в кошелке хлеб, сахар, крупу, соль, дешевой колбасы.

Кашу утром он собирался варить сам. До сих пор он обедал днем в подвальчике, в кооперативной столовой, которую держали два чистеньких старичка. Обед из солянки, двух котлет с жареной картошкой и чаем (хлеб был бесплатным) стоил на треть дешевле, чем в государственной столовой. Но теперь и обеды в 25 копеек были ему не по средствам.

Утром после завтрака Голиков сел за стол. Сначала он записал на листке замечания Галки. Два из них ему показались весьма дельными. Он их обвел на листке рамочкой. После этого как бы чужими глазами прочитал свои тетрадки. И установил одну закономерность: интересные главы чередовались с совершенно невыразительными эпизодами, будто пером водили два разных человека.

Галке не понравилась глава про школьные проказы. Голиков бился над ней три дня, сделал гораздо лучше, а после этого понял, что глава не нужна. Три дня ушли впустую.

Но в своей неудаче Аркадий Петрович увидел предостережение. Он снова пролистал все тетрадки, составил перечень эпизодов, увидел: некоторые можно убрать.

Просмотрев сокращенный план, Голиков отметил: действие будет развиваться энергичнее. Потеряв три дня на переписывание школьных глав, Аркадий Петрович сэкономил минимум две- три недели на том, что не придется переписывать явно лишние страницы. Его «шагреневая кожа» чуть-чуть растянулась.

На радостях Голиков не стал днем варить надоевшую кашу, а спустился в столовую и съел сразу два обеда. Они обошлись ему в шестьдесят копеек.

— Что вы, молодой человек, редко к нам захаживаете? — спросил хозяин. — Если у вас денежные затруднения, мы вам поверим в долг.

— Нет... то есть спасибо... деньги у меня есть... просто некогда, — сбивчиво ответил обрадованный Голиков.

Два полных обеда изрядно прибавили ему сил. И он переписал первую главу — про то, как Сергей Горинов приехал в Москву. Следующие разделы не вызвали трудностей, но Аркадий Петрович застрял на главах о том, как друг Сергея Николай отыскал своих родственников, семью Агорских. Здесь пришлось все придумывать, потому что он, Голиков, родных мамы в Киеве не застал.

После смерти деда семья продала дом и куда-то переехала. Будь жив дед, Голиков искал бы их энергичней. По деду, которого он помнил смутно, Аркадий скучал. Что-то в деде по тем давним воспоминаниям было трогательное и притягательное.

А в романе Николай родных своих находит. И эта встреча позволила Аркадию Петровичу прочертить две сюжетные линии. Дочь Агорских, Эмма, влюблялась в Николая. А отчим Эммы оказывался членом подпольной белогвардейской организации. И Эмма, которая его не любила, помогла его разоблачить.