Борис Камов - Рывок в неведомое

Командиры за активные боевые действия против Советской власти будут преданы суду. Однако на приговор суда будет распространена уже действующая амнистия, по каковой срок наказания может быть сокращен по меньшей мере наполовину.

Бумага действительна с настоящего числа.

Председатель Енисейского губисполкома.

Подпись. Печать. И все на бланке: «РСФСР. Председатель Енисейского губернского исполнительного комитета».

Таких гарантийных писем одинакового содержания было прислано несколько, чтобы их можно было отдать прямо Соловьеву или его помощникам: пусть подержат в руках, пусть подумают.

Когда секретный пакет с текстом гарантийного письма прибыл из Красноярска, возникла проблема: как передать его Соловьеву? Сначала было объявлено по селам: «Кто увидит Соловьева, пусть сообщит ему: с ним желает поговорить Заруднев». Но «император тайги» не отозвался.

Тогда Заруднев решил воспользоваться соловьевской почтой. Он написал письмо с предложением встретиться в любом удобном месте, чтобы каждого из командиров сопровождало не более четырех бойцов. Заруднев предлагал для встречи Форпост, но согласен был повидаться и в другом поселке.

Конверт с надписью: «Ивану Николаевичу Соловьеву. В собственные руки. От Николая Ильича Заруднева» — был сунут за раму многолавки у самого входа. И письмо, которое проторчало за рамой целый день, к вечеру исчезло.

А через сутки таким же точно образом поступил ответ: «Его высокородию Николаю Ильичу Зарудневу, начальнику второго боевого района. Лично. От командира белого горно-партизанского отряда им. В. к. Михаила Александровича И. Н. Соловьева».

В вежливом послании на отличной бумаге «император тайги» благодарил за приглашение и сообщал, что прибудет в Форпост со всем отрядом в девять сабель.

Соловьев давал понять, что не собирается делать тайну из численности своего поредевшего войска и готов всерьез рассмотреть предложение о добровольной сдаче.

Заруднев имел полномочия для ведения переговоров. Никаких согласований ему не требовалось. И через полчаса за рамой многолавки уже торчал конверт. Заруднев писал:

«Благодарю Вас, Иван Николаевич, за скорый ответ. Жду Вас в Форпосте со всем отрядом послезавтра к обеду. Н. Заруднев».

Николай Ильич был из батраков. Все его образование составляли четыре класса церковноприходской школы и солдатский опыт. Но природа наделила его могучей физической силой, идущей от нее храбростью, все вбирающей памятью и редким по гибкости и проницательности умом.

За Соловьевым и его людьми тянулся мрачный шлейф преступлений. Но чтобы прекратились грабежи, чтобы бандитская пуля не задела больше ни одного человека и чтобы наконец ожил целый край от монгольской границы до Красноярска, нужно было проявить сдержанность, благоразумие и дальновидность. Поэтому Соловьева и его отряд следовало принять, думал Заруднев, не как бандитов, а как людей, которые через некоторое время вернутся к мирной жизни, искупив свою вину.

И Заруднев решил потрясти души «белых партизан» тем, что окажет им хлебосольство и гостеприимство. В большой избе был накрыт стол с обильной едой и нешуточным запасом самогонки.

Когда со стороны гор появился отряд Соловьева, его встретили четыре всадника, которые отсалютовали саблями.

— Николай Ильич ждет вас к обеду, — сказал старший из этих четверых, ни к кому конкретно не обращаясь.

Двое чоновцев поехали впереди гостей, двое — сзади.

Возле дома, где должен был состояться обед, собралось много жителей. Почти все знали Соловьева. Некоторые закричали:

— Здорово, Иван!

И Соловьев, еще не успев спрыгнуть с седла, протягивал руку и со всеми охотно здоровался, улыбаясь.

Услышав, что подъехали гости, из дома вышел Заруднев. Был он выбрит, пострижен, в чистой гимнастерке с орденом Красного Знамени. Начищенные сапоги отражали весеннее солнце.

Николай Ильич сбежал с крыльца без шашки, без тяжелого маузера, только с маленьким пистолетиком в кобуре на поясе, поскольку он оставался командиром при исполнении обязанностей.

Соловьев в новой папахе, в бурке, под которой угадывалось немало всякого личного оружия, легко спрыгнул с коня. Был он невысок, ловок, крепок; некрасивое лицо его притягивало напряжением мысли, внутренней настороженностью и в то же время улыбчивостью. Соловьев обаятельно, немного смущенно улыбался.

Спрыгнув с коня, Соловьев не знал, как поступить дальше. Он приглашен на обед. Такое приглашение он получал впервые. Правда, в свое время он звал в гости к себе другого командира, Аркашку Голикова, но встреча не состоялась. Встречаться тогда было рано.

И вот теперь пригласили его, Соловьева, чтобы обсудить условия сдачи в плен. В письме об этом ничего сказано не было, но он пока еще «император тайги», имеет голову на плечах и кое в чем разбирается. Сейчас важно было сохранить достоинство, не стать посмешищем.

И поэтому, спрыгнув на землю и продолжая смущенно улыбаться, Соловьев ни на шаг не отошел от своего коня. Его люди сделали то же самое. Все ждали, как поступит Заруднев.

А Николай Ильич застыл возле ворот как бы в нерешительности. Да, эти люди, от которых даже на расстоянии пахло костром, сырой землянкой и немытым телом, прибыли по его приглашению. И неожиданно в нем шевельнулось враждебное чувство. Пока их насчитывалось больше и они надеялись прорваться за рубеж, они были менее сговорчивы. Но он решил, что будет вежливым и гостеприимным хозяином, доведет до конца переговоры и разоружит банду. А там он снова вернется к простым и ясным командирским обязанностям, ведь война когда-нибудь кончится...

Николай Ильич Заруднев, кавалер ордена Красного Знамени, сослуживец Чапаева и Буденного, собрал в кулак всю свою волю, тоже обаятельно улыбнулся и громким голосом сказал:

— Иван Николаевич, я рад видеть у себя в гостях вас и ваших... ваших подчиненных. Прошу всех прямо к столу.

И, сделав навстречу Соловьеву несколько шагов, он протянул руку.

Соловьев остолбенел. Даже когда он жил на воле, он не слышал таких слов и тем более не думал, что враг когда-нибудь протянет ему руку. С чисто крестьянской подозрительностью он смотрел в лицо Заруднева, опасаясь: вдруг, если он ответно протянет руку, Заруднев с лукавой улыбочкой свою тотчас заберет, чтобы сразу поставить его, «императора тайги», который остался без войска, на место?

И Заруднев, прочитав по выражению лица Соловьева его мысли, сам коснулся подушечками пальцев неподвижной от напряжения, будто окаменевшей руки атамана.

Лишь после этого, внезапно покраснев, как, верно, не краснел с тех пор, когда впервые коснулся на посиделках девичьей руки, Соловьев ответил встречным поспешным, слегка суетливым движением. Ладони их встретились и впаялись одна в одну. И так они стояли долго, минуты две. И люди вокруг замерли тоже, понимая, что происходит небывалое: Заруднев и Ванька Соловьев сцепились руками, будто друзья после долгой разлуки, — не разорвешь.